Донесённое от обиженных

Начиная с декабря 1762, посланцы русского правительства стали частенько появляться на площадях германских городов. Барабанным боем созывалась публика, и ей зачитывали манифесты с приглашением в Россию. Они начинались словами о том, что императрица дарует переселенцам «материнское благословение» и берёт их под покровительство. Приглашённым предоставлялась полная свобода вероисповедания. Они могли выбирать из перечисляемых местностей ту, где желали бы поселиться, и наделялись изумительным для России правом: самостоятельно управлять своими поселениями. Каждая семья получала в полное владение тридцать десятин земли: бесплатно, с правом передачи по наследству, но без права продажи. Переселенцев ждала беспроцентная ссуда. Они освобождались от воинской и прочих повинностей, от любой государственной службы, в течение тридцати лет не платили налогов и, кроме того, десять лет могли торговать беспошлинно.

Тех, кто откликался на приглашение, российские чиновники и офицеры (главным образом, с немецкими фамилиями) собирали в партии и препровождали в портовый город Любек. Здесь в январе 1764 была открыта контора переселенческой службы, которую возглавил Кристоф Генрих Шмидт. Представители русского правительства (комиссары по делам переселения) обосновались и в других германских городах. В Ульме поставил дело на широкую ногу Карл Фридрих Майснер, во Франкфурте-на-Майне - Йоганн Фациус.

Русская казна безвозмездно оплачивала проезд колонистов от российской границы до места жительства. Им выдавали, помимо «кормовых денег», суммы на разнообразные мелкие надобности. Прочие издержки записывались в долг.

Приезжали не на пустошь: переселенцев ожидали дома. Каждая семья, оделённая весьма крупной ссудой в двести рублей, получала по две лошади и по корове (лошадь стоила семь-девять рублей, корова - пять-семь рублей). Представители власти отвечали за обеспечение прибывших орудиями труда, семенами, предметами домашнего обихода: столами, лавками, кухонной утварью - включая ложки.

В первые с начала переселения четыре года казна израсходовала на колонистов более пяти миллионов рублей серебром: огромнейшие в те времена деньги. Впоследствии часть долга переселенцы вернули, остальное было им прощено. (21)

Екатерина Вторая с немецкой честностью соблюла то, что обещала. Её материнское попечительство о приглашённых не обернулось зазывной уловкой. Не всем россиянам приятно признавать это, однако оно так: их императрица не забыла, что была германской принцессой... Нас призовут «снять с глаз шоры» и увидеть в предприятии Екатерины заботу о благе российского государства: немцы-колонисты якобы несли в страну культуру земледелия - каковую должно было перенять русское крестьянство.

Домысел без доли серьёзности! Трогательно «просветительская» сказка. На переселение чаще решались батраки, решались те, кто, не имея собственной земли, не имел и должных навыков хозяйствования (кстати, тогдашние мелкие германские государства не могли похвастать культурой земледелия - в отличие от Голландии, от Англии). К тому же, люди перебирались, главным образом, в степи, в края с иным, чем у них на родине, климатом, и потому им самим приходилось присматриваться: как местный народ добывает воду, копая глубокие колодцы, как возделывает поля, разводит скот.

«Пусть так, но заселение края полезно государству, - не сдастся читатель из упрямых, - не через десять, не через двадцать лет - позднее, - но плоды явятся!» Не станем спорить, однако же заметим: Екатерина, в противоположность мысли: «Народ для края!» - следовала правилу: «Край для народа!» После разделов Польши к Российской империи отошли земли, на которых жило немало евреев. Для них императрица в 1796 ввела черту оседлости, дабы евреи, оставаясь там, где были, помнили: переезд в незаселённые края - не про них.

* * *

Разборчивость в симпатиях ни в коей мере не противоречила коренному интересу царицы: самозваная династия должна была избежать участи известных временщиков и удержаться - ради чего одних следовало приносить в жертву, а других возвеличивать. Почему служивому до того дворянскому сословию и было даровано право на праздность, на разгульное самовластие. Ключевский пишет о нередких случаях, когда барин совершенно обезземеливал своих крестьян, сажал их на ежедневную барщину, выдавая им месячное пропитание. «Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времён дяди Тома» (обличающий рабство роман Г.Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» вышел в русском переводе в 1858 приложением к журналу «Современник»). Помещик торговал крестьянами как живым товаром, не только продавая их без земли, но и отрывая от семьи. Крепостных проигрывали в карты, меняли на охотничьих собак. Тургенев в «Дворянском гнезде» упоминает, что дед его героя вешал мужиков за ребро.