Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта

Никто не может сказать, сколько всего харьковцев было расстреляно в первые дни новой украинско — германской власти. Расстреливали и арестовывали только за подозрение в сочувствии к большевикам. Лишь за первые недели после ухода правительства ДКР из Харькова в городе было расстреляно больше лиц, чем погибло за все время предыдущего правления большевиков. В конце апреля прокуратура объединила массу дел по самым резонансным убийствам, совершенным после 9 апреля, — среди расстрелянных числились десятки горожан, известных и неопознанных. Само собой, никто эти дела до суда не довел. Либеральный «Наш день» даже вынужден был предположить: «Немецкое лекарство может, однако, оказаться хуже и опаснее большевистской болезни»[1049].

Расстрелами дело не ограничивалось. В точности как и при большевиках, продолжались налеты на квартиры. Только теперь их совершали украинские части. К примеру, в ночь на 8 мая 5 солдат «с украинскими национальными повязками» совершили форменный налет на квартиру по Колодезному переулку, 16. Не найдя домовладельца Боборыкина, которого они также «заподозрили в большевизме», украинцы «ограбили все, что можно было унести», не предъявив при этом никакого ордера. 9 мая вооруженными лицами была ограблена квартира Ефима Глязера на Тюремной улице, 30. 11 мая совершен налет на квартиру по Нетечинской улице, 52. А 12 мая в ходе налета на Всехсвятской улице, 14 был даже ограблен квартировавший там немецкий солдат, у которого отобрали винтовку. Газеты вынуждены были констатировать, что власти не могут справиться с грабежами. Так что вышеприведенное утверждение генерала Штейфона о том, что с приходом немцев в Харькове прекратился разбой, совершенно не соответствует действительности[1050].

Аресты и обыски без предъявления каких бы то ни было обвинений продолжались на протяжении всего периода немецкой оккупации Харькова. К концу года в знаменитой холодногорской тюрьме содержалось несколько сотен арестованных рабочих, в отношении которых не было выдвинуто ни одного обвинения[1051].

Местная пресса не раз критиковала немецкие и украинские власти за повальные аресты и обыски. Причем возмущение высказывалось и по поводу событий, происходивших за пределами Харькова. Так, харьковская общественность выразила протест по поводу обысков, которые украинские и немецкие власти устроили в полтавской квартире 64–летнего писателя Владимира Короленко, где почему — то решили искать оружие. Харьковская пресса возмущалась: «Немцы могли, конечно, в поисках оружия, по неведению, прийти с обыском к В. Г. Короленко, имя которого, может быть, ничего не говорит их уху… Что же касается украинского офицера, участника обыска, то он не мог не знать, кто такой Короленко… Поступку этому нет оправдания. Едва ли может Украина, претендующая выступить на историческую арену как нация, приобрести себе симпатии сознательного населения, если деятели ее… будут позволять себе оскорблять насилием достойнейших, окруженных славой, всеми чтимых представителей интеллигенции»[1052].

После ухода Совнаркома ДКР из Харькова на некоторое время в городе образовался вакуум власти, который постаралась заполнить возрожденная городская Дума во главе с меньшевиком Я. Рубинштейном и управа во главе с исполняющим обязанности начальника правым эсером В. Атабековым (в 1917 г. он был заместителем городского головы). В первый же день оккупации Дума собралась на свое заседание, а генерал Клаузиус даже посетил ее через пару дней после ввода немецких войск — меньшевики, которые всего за несколько месяцев до этого призывали к «войне до победного конца», особого возмущения присутствием немецкого генерала не выразили. Рубинштейн обратился к горожанам с воззванием, в котором обнародовал «обязательное постановление» Думы о том, что она «взяла всю власть в городе в свои руки»[1053].

В. Короленко

Харьковская тюрьма

Правда, в условиях оккупации полномочия городской Думы были не определены, финансирования у нее не было. Уже на заседании 10 апреля Рубинштейн и Агабеков сложили с себя полномочия, констатировав, что германцы сделали продовольственные органы города своими интендантствами, реквизировали всю муку, а грузы, стоящие на железных дорогах, «считают военной добычей». Управа печально констатировала, что «финансовое положение г. Харькова в высшей степени безотрадно и… приняло прямо катастрофический характер». Кстати, после долгой паузы появился на людях и Д. Багалей, принявший участие в думском обсуждении финансового состояния Харькова[1054].

Как уже говорилось, 26 апреля попытался собраться и Харьковский Совет рабочих и крестьянских депутатов во главе с Феликсом Коном. Правда, этот эксперимент был разовым. Совет также констатировал факт отсутствия у него бюджета и ударился исключительно в революционную риторику и песнопения, в промежутках между этим жалуясь на оккупационную власть и репрессии, чинимые новыми властями[1055].