Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта

Самое интересное, что, в отличие от расхожего мнения о том, что украинский язык был языком деревни, в самой деревне официального языка юного украинского государства не понимали, о чем также есть масса свидетельств очевидцев. К примеру, вот как один харьковский публицист описывал свою поездку в оккупированный немцами Киев в конце апреля 1918 г.:

«Путешественники усиленно расспрашивают недавно севших о местных настроениях:

— Ну как у вас украинизация?

— Да так, ничего, все по — прежнему.

— Все на украинском говорите?

— Куда там! У нас в деревне и то все новые законы и наказы на русском языке сходом читаются.

— Почему же?

— Да крестьяне на русском — то плохо разбираются в этих законах, а на украинском совсем ничего не понимают. Как на украинском начнут читать, так все смеются. Ведь это же язык литературный и масса незнакомых слов для народа»[1104].

Эта картина сегодня кому — то может показаться парадоксальной. Однако подобные же свидетельства приводили многие, в том числе иностранцы. Британский публицист и путешественник Карл Эрик Бехгофер, который объездил пылающую Россию, писал: «Каждый украинский крестьянин считает себя русским, и, более того, прокламации, публикуемые на «украинском языке» (смесь русского и польского) украинским националистическим Правительством в 1917–18 гг., приходилось переводить на русский язык, чтобы рядовой украинец мог понять их смысл»[1105].

Известный уроженец Екатеринославской губернии, председатель российской Госдумы Михаил Родзянко (кстати, много сделавший для защиты этнических прав малороссов) еще до революции заявлял, что крестьяне литературного украинского языка не понимают и желают читать книги на русском языке. И как пример, он привел тот факт, что екатеринославские крестьяне в свое время в штыки восприняли факт перевода манифеста 17 октября 1905 г. на украинский язык[1106].

Эти факты особенно интересны в связи с тем, что всероссийское руководство большевистской партии, обсуждая вопросы о национальной работе и вообще будущем Украины, также постоянно ссылалось именно на тот факт, что южнорусская деревня говорит по — украински, а стало быть, с ней надо общаться именно на украинском языке. Когда в декабре 1917 г. обсуждалась идея создания Компартии Украины, один из лидеров Цикуки полтавчанин Василий Шахрай, заявил: «Литература должна издаваться на украинском языке. Должен выходить орган, приспособленный к деревне, на простом языке». Идея издания для деревни газеты на украинском языке была поддержана и наркомом просвещения советской Украины, уроженцем Каменец — Подольского Владимиром Затонским[1107]. Как видно из вышеприведенных примеров, языком деревни земель, входивших в Донецкую республику, далеко не всегда был украинский. Вполне возможно, большевики, происходившие из малороссийских губерний, об этом не догадывались.

Недовольство, связанное с украинизацией, было настолько велико, что, к примеру, украинский комендант Мелитополя не нашел ничего лучшего, как запретить публичную лекцию на тему «Национальный вопрос на Украине». Когда его спросили о причинах такого странного решения, комендант ответил: «По украинскому вопросу ничего, кроме неприятностей, сказать нельзя». Харьковская газета «Наш Юг», прослышав об этом, разразилась гневной тирадой по поводу запрещенной темы: «На Украине далеко не все обстоит благополучно. Об этом необходимо не только говорить, но прямо — таки кричать. «Ставка на сильного» во всех областях жизни… не отвечает укладу общественных сил на Украине… Быть может, это неприятно слышать нынешним рулевым украинского государственного корабля, но это факт, подтверждаемый сотнями официальных сообщений»[1108].

Александр Яблоновский

Стоит ли говорить, что украинские власти, прикрываясь словами о необходимости «разговаривать с народом на его родном языке», вовсе не собирались учитывать мнение самого этого народа? Популярный в России публицист, фельетонист, критик Александр Яблоновский (Снадзский), вопрошал: «Разве вы, сторонники украинской самостийности и представители киево — харьковской национальной интеллигенции, спрашивали у вашего народа о его желаниях? Кто это спрашивал? Когда спрашивал? Где спрашивал? Укажите мне хотя бы подобие всенародной анкеты, дайте мне хотя бы намек на действительную волю народа, и я первый закричу вместе с вами: “Хай живе самостийна Украина!”»[1109].