Донецкое море. История одной семьи

– Зачем ты врешь? – с отвращением смотрел он на жену.

– Почему вру? Я правду говорю. Представляешь, это тот редкий случай, когда твой Славик не ошибся! Подробности озвучить здесь, на весь двор? – с каждой фразой Лариса поднимала голос все выше и в конце почти истерила. – Пожалуйста, мне не сложно! Там, я смотрю, и соседи наши дорогие! Николай Петрович, здравствуйте!

Она помахала рукой красным от жары и смущения Семеновым, которые сидели в машине Олега и испуганно наблюдали за этой сценой.

– Так что Рому я увожу, и твое мнение нас не интересует, – с вызовом произнесла она. – Правда, Рома? О нем есть кому позаботиться! И обо мне тоже!

Несколько секунд они – муж и жена – внимательно смотрели друг на друга, словно виделись впервые в жизни. И Лариса поняла, что победила.

– И скандал, пожалуйста, не устраивай. Я так от тебя устала! – небрежно бросила она и с торжествующим видом села рядом с водителем.

– А с Катей-то так за что? – еле слышно произнес Олег.

Вряд ли она его услышала. Неизвестный мужик дал по газам, и его джип начал быстро выруливать со двора. Катя очнулась от оцепенения и пробежала вслед за машиной несколько метров. Ей важно было увидеть, обернется Ромка или нет. Он обернулся. Это картинка навсегда осталась у нее в памяти: испуганное, несчастное лицо брата в затемненном окне джипа.

Папа снова начал пропадать по ночам. Катя из школы шла к тете Дине, и на ее кухне они вместе готовили огромные кастрюли с макаронами по-флотски, пловом, тушили картошку с мясом, иногда делали холодный борщ. Дина оборачивала эти кастрюли и бидоны в полотенца, складывала их в клетчатые сумки – с такими же из Донецка уехала Катина мама – и с трудом тащила до такси. Катя знала, что отец по ночам дежурит на блокпостах, но она его вообще ни о чем не спрашивала. Она словно оглохла от шока.

В день, когда Кате исполнилась шестнадцать лет, папа прибежал рано утром и принес ей торт, самый ее любимый, который можно было достать в первые несколько часов работы пекарни – его быстро раскупали. А еще он принес ей три воздушных шарика – красный, белый и синий, и Катя догадалась, что они остались у кого-то от Референдума. Торт они съесть не смогли. Просто два часа молча сидели на кухне и держались за руки.

На следующий день Донецк бомбили.

Катя в то утро в школу не пошла, осталась дома. Она осторожно открыла окно. Небо заволокло чем-то темным – то ли дымом, то ли тучами. Над городом стоял страшный гул. С ревом проехала машина скорой помощи, за ней сразу вторая.

– Вертолетики! Мама, вертолетики! – восторженно кричал мальчик, которого мама тащила через детскую площадку.

Где-то вдалеке Катя увидела два вертолета. Они шли неровно, с наклоном вперед, будто кабина сейчас перевесит и они рухнут на землю. Катя закрыла окно и долго всматривалась в горизонт. Раздался звук, похожий на гром.

Ей не было страшно. Ей было странно. Ей до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле.

Время как-то понеслось. Папа через день забегал домой, от него пахло потом, порохом и бензином, он быстро принимал душ, брился и все время повторял, что скоро все закончится, скоро Катя поедет в Липецк, нужно немного подождать. Катя жарила ему яичницу с помидорами – как он ей в детстве. Они вместе садились за стол. А без него она почти не ела. И почти не спала.

Незадолго до папиного дня рождения пал Славянск. Отец пришел домой и прямо с порога так и сказал: «Пал Славянск». Это звучало как что-то страшное, словно чья-то смерь.

Папин день рождения уже не праздновали – про него забыли. Катя стояла у окна и смотрела, как город заполняют приехавшие из Славянска ополченцы – усталые, веселые и небритые.

Донецк пустел. Люди бежали. По городу били. Катя из окна своей квартиры на седьмом этаже видела, как после каждого удара над домами поднимались струйки серого дыма – словно из печных труб.

Многие одноклассники уехали – кто куда. Только Витька несколько раз забегал к ней. Рассказал, что в больницу везут много раненых, что у одной медсестры случилась истерика прямо во время операции и она тут же уволилась, а его мама работает теперь по несколько суток без перерыва. И Витя готовит дома и носит в больницу еду – иногда на целое отделение.

– Почему так происходит? За что они так с нами? – растерянно спросила Катя, когда они сидели на кухне в один жаркий, душный день.

Форточка была открыта, но вместо свежего воздуха она наполнила квартиру едва различимым запахом гари.

– За то, что мы – это мы, – пожал плечами Витя. – А они – это они. Мы разделились на две части. Раскололись. Каждая война – это когда есть мы и они.

– Почему им не взять и не отпустить нас? – испуганно взглянула на него Катя.