Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. .)

Самый выдающийся из греческих апологетов II века — Флавий Иустин, называемый «философом и мучеником» [1377]. Это типичный апологет, посвятивший всю свою жизнь защите христианства в то время, когда оно больше всего подвергалось нападкам, и скрепивший свое свидетельство собственной кровью. Он является также первым христианским философом или первым философским богословом. Его произведения были хорошо известны Иринею, Ипполиту, Евсевию, Епифанию, Иерониму и Фотию; самые важные из них сохранились по сей день.

I. Его жизнь.Иустин родился в конце I или начале II века в греко–римской колонии Неаполь Флавиев, названной так в честь императора Флавия Веспасиана и построенной недалеко от руин Сихема в Самарии (ныне Наблус). Возможно, это была та римская колония, которую Веспасиан основал в Самарии после разрушения Иерусалима. Иустин называет себя самарянином, но был языческого происхождения, необрезанным и не знавшим Моисея и пророков до своего обращения. Имя его деда — греческое (Вакх), имя отца (Приск) и его собственное — латинские. Судя по тому, что он учился у нескольких учителей и путешествовал, у него были средства, хотя, без сомнения, жил он очень просто и, возможно, пользовался поддержкой братьев.

Он был обращен в молодом возрасте. Сам он рассказывает нам интересную историю [1378]. Мечтая об истине как о самом ценном приобретении, он изучал все философские системы и стучался во все двери древней мудрости, кроме эпикурейцев, которых презирал. Сначала он пошел к стоику, но обнаружил, что это агностик, считающий познание Бога невозможным или ненужным; потом он пошел к перипатетику, но того больше волновала хорошая плата, чем возможность поделиться знаниями; потом — к знаменитому пифагорейцу, который, как ему показалось, что–то знал, но требовал слишком больших навыков в области музыки, астрономии и геометрии, прежде чем наставлять в высшей истине. Наконец он с рвением окунулся в платонизм под руководством выдающегося учителя, недавно прибывшего в город [1379]. Мысли о нематериальном, созерцание вечных идей истины, красоты и блага захватили его. Он считал, что уже близок к обетованной цели этой философии — видению Бога — когда во время уединенной прогулки недалеко от морского берега почтенный пожилой христианин приятной наружности, обладавший скромным достоинством, завел с ним разговор, изменивший всю его жизнь. Незнакомый друг пошатнул его веру в человеческую мудрость как таковую и указал ему на писания еврейских пророков, которые были древнее, чем философы, и видели и говорили истину не как резонеры, но как свидетели. Более того, они предсказали пришествие Христа, и их пророчества исполнились в Его жизни и деяниях. Старик ушел. Иустин больше не встречался с ним, но последовал его совету и вскоре нашел в пророках Ветхого Завета, богодухновенных и подтвержденных Евангелием, истинную и непогрешимую философию, покоящуюся на прочных основаниях откровения. Так энтузиаст–платоник стал верующим христианином.

Для Татиана, равно как для Феофила Антиохийского и Илария, иудейские пророки стали чем–то вроде моста к христианской вере. Однако мы не должны считать, что обращение произошло на основании только Ветхого Завета, ибо во второй апологии Иустин явно указывает на практическое воздействие христианства как средство обращения. Когда он был еще платоником и слышал обвинения, выдвигаемые против христиан, он восхищался их бесстрашием и стойкостью перед лицом смерти [1380].

После обращения Иустин искал общества христиан и получил от них наставления в евангельской истории и учении. Он полностью посвятил себя распространению и защите христианской веры. Он был странствующим благовестником или обучающим миссионером, без постоянного места жительства и должности в церкви [1381]. У нас нет сведений о его рукоположении; насколько мы знаем, он был проповедником–мирянином, выполнявшим поручение Святого Духа; однако он совершил для блага церкви гораздо больше, чем любой известный нам епископ или пресвитер той эпохи. «Всякий, — говорит он, — кто может проповедовать истину и не проповедует ее, навлекает на себя Божий суд». Подобно Павлу, он считал себя должником всего человечества, иудеев и язычников, обязанным показать им путь к спасению. И, подобно Аристиду, Афинагору, Тертуллиану, Ираклу, Григорию Чудотворцу, он оставался облаченным в плащ философа [1382], готовым беседовать о высочайших материях; и когда утром он выходил на прогулку, многие (по его собственному свидетельству) приветствовали его словами: «Здравствуй, философ!» [1383]Он провел какое–то время в Риме, где встретил Маркиона и выступил против него. В Ефесе он пытался обратить иудея Трифона и его друзей в христианскую веру.