Донный лед

Сеня заработался. Он, когда зарабатывался, забывал о времени и сейчас, закончив работу, посмотрел на часы и присвистнул: было начало пятого.

- Время песни петь, - остроумно сказал сам себе Сеня, - а мы еще не обедали. - И, наморщив нос, принялся одеваться.

Едва Сеня вышел на улицу, мороз захватил его в клещи, стеснил дыхание, вцепился в нос и щеки Сеня натянул шарф на подбородок, даже на рот и прибавил шагу. Путь до столовой, который занимал обычно пятнадцать минут, Сеня просеменил минут за десять. Надо сказать, что по мере приближения к столовой настроение у Сени повышалось: тарелка горячего, в крайнем случае, теплого супа - он так явственно ощущал ее, что было даже смешно. И Сеня чуть заметно улыбался.

Но столовая была закрыта. Столовая была закрыта ввиду отсутствия тепла. Так было написано на приколотом к двери маленьком белом листочке в клеточку.

- Зараза, - обиженно сказал Сеня и направился к магазину.

"Трубы разморозили, лопухи", - сокрушенно думал он, одновременно перестраивая свои мечты в пользу разогретой на сковороде банки тушенки и кружки горячего чая.

Магазин находился в двух шагах от столовой, это было большое и легкое ангарное здание, крытое жестью, обычно залитое внутри ярким электрическим светом.

Взглянув на магазин, Сеня обнаружил, что никто почему-то в него не входит и никто из него не выходит. Это затишье ему сразу не понравилось. Было холодно. И очень хотелось есть.

Дверь в магазин была, однако, не заперта. Сеня вошел в пустой освещенный зал и увидел, что продавщицы - все, как одна, в черных монгольских полушубках, в теплых платках и шапках, уже без халатов и белых накрахмаленных колпаков - жались к большой черной печке, в сущности беспомощной в этом огромном зале.

Едва завидев Сеню, девушки закричали: "Закрыто, закрыто!" - и замахали на него руками. Но Сеня спокойно направился к ним. Он шел, кивая и улыбаясь. И девушки перестали волноваться и махать руками, они решили, что Сеня чей-то из них знакомый, а не покупатель, и смотрели на Сеню уже дружелюбно. А Сеня между тем отгибал воротник и еще сильней улыбался, потому что вдруг с какой-то даже благодарностью ощутил, что все люди действительно братья, несмотря на размороженные трубы отопления. И он сказал, трогательно наморщив нос:

- Девочки, сделайте как-нибудь баночку консервов, заработался, с утра ничего не ел.

И протянул рубль.

Лица у девочек стали серьезными, даже строгими, даже можно сказать вытянулись.

И кто-то из них сказал:

- Гражданин, вам, кажется, сказано: закрыто.

От всеобщего братства и дружелюбия не осталось и следа.

- Да ясно, девчата, ясно, - кивнул Сеня, все еще надеясь избежать официального тона.

- А ясно, так и уходите, - отрезала самая молоденькая продавщица. Они все были молодые, а эта была совсем юная. Сеня в обычные дни даже засматривался на нее: такая стройненькая, изящная, лицо тонкое, волосы черные, и на этих черных волосах на затейливой прическе как-то особенно ловко сидел накрахмаленный колпак с витиевато вышитыми буквами БАМ.

Сейчас колпака на ней не было, была пушистая ушанка, а в глазах, обычно веселых, с кокетливым прищуром, стоял холодок.

Сеня все еще не терял надежды договориться:

- Девочки, по дружбе, а? В виде исключения? А? Поверите, голова от голода кружится!

И тогда другая продавщица, крупная, рыжая, с родинкой, обещающей перерасти в бородавку, спросила, обращаясь в пространство:

- До чего ж некоторые нахальные бывают, не ясно им, что ли? - И пожала полными плечами.

У Сени кровь ударила в голову. Он почувствовал себя нищим, попрошайкой, которому отказали в подаянии.

- Да совесть у вас есть? - закричал он. - Есть у вас совесть-то?

Поскольку в пустом магазине была хорошая акустика, голос его прозвучал неестественно громко и тонко, если не сказать визгливо. И, когда он резко оборвался, тишина сделалась ощутимой. И в этой наступившей ощутимой тишине кто-то сказал негромко и властно:

- Вы чего орете...

Сказали это со стороны прилавка. Сеня оглянулся и увидел заведующую магазином. Заведующая занималась вполне благопристойным делом: она укутывала в полушубок щенка. В один, новый, полушубок она была одета сама, а в другой, старый, укутывала щенка. Прямо на прилавке. Щенок был не очень маленький, подростковый, довольно крупный, лохматый и веселый. Он не хотел укутываться, играл, норовил лизнуть в лицо заведующую магазином.

Сеня подошел к прилавку, неся перед собой рубль, как аргумент, как вещественное доказательство, как нечто еще более значительное.

- Вот же я прошу, - убеждал он, - дайте банку консервов. Ну что вам стоит, снимите с полки банку и положите рубль. А завтра сдадите в кассу.

- Завтра мы не откроемся, если тепло не дадут.

- Послезавтра, когда откроетесь.

Эту заведующую Сеня, в общем, знал. Она была женой энергичного и веселого человека, начальника подсобного производства Шатрова. На Ноябрьских были даже в одной компании, сидели рядом, и похоже на то, что Сеня с ней танцевал.