Донный лед

Этот возразивший, по имени Семен, был человеком энергичным и вездесущим и, несмотря на недельный отрыв от родной промбазы, умудрялся ловить все мехколонновские новости. И в ответ на замечание Медного: "Зудин кого угодно на работу вытолкает", - сообщил:

- А и не вытолкает. У них был разговор. Зудин ему слово, тот ему десять, после говорит: "Ты че, говорит, разоряешься, я тебя, говорит, в упор не вижу, ты никто мне, понял? Ты уже снятый с минуты на секунду!"

Генка Спицын поднял белобрысую голову и, нахохлившись, уставился на Семена. Олег Ящур тоже нахохлился и тоже уставился на Семена, готовый, если разгорится спор, немедленно поддержать своего шефа. Глотка у Олега Ящура была луженая.

А Семен продолжал:

- В кабинете народу было, как всегда, и главный инженер был, а Зудин ничего, проглотил и не поморщился. Истомин вышел как барон и дверью хлопнул, а главный говорит: мы, говорит, Герман Васильевич, не имеем полного права больного человека принуждать, если ему бюллетень не закрыли еще пока...

Тогда Генка заявил, не повышая голоса:

- Не барон твой Истомин, а баран, а главный - сука.

И Олег Ящур радостно повторил, перекрывая своей луженой глоткой возникший всеобщий гул и выкрики:

- Не барон, а баран, а главный - сука.

Забелевич понял, что сейчас разгорятся такие страсти, при которых не выбирают выражений. Он взглянул на Фису, и ему стало не по себе.

- Ну, спасибо этому дому... - сказал он, поднимаясь и улыбаясь Фисе, и Фиса тоже поднялась, подчиняясь этой улыбке, и, как привязанная, двинулась за ним к выходу.

"Опять раскомандовался", - нарочно подумала она, стараясь рассердиться и с удивлением чувствуя, что из этого ничего не получается.

Спор между тем действительно разгорелся. Разумеется, нашелся человек, который крикнул: "Ты главного не трожь, че тебе главный сделал?" - и Генка сказал тихим голосом, что главный копает под Зудина, а Зудин мужик правильный, а главный - карьерист. Олег Ящур зычно продублировал это заявление, и тут-то все и началось. Кто-то кричал, что у него свояк был в тресте, и ему Цезаревич сам сказал, что с Зудиным все ясно, ждут только, когда управляющий вернется из Москвы, чтобы подписать приказ.

Кто-то кричал, вступаясь за Зудина:

- Зудин в технике волокет, вот у меня с машиной было, механик ни хрена, завгар - как святой, а Зудин разобрался.

Потом долго кричал энергичный водитель Семен, и если очистить его речь от междометий, восклицаний и идиоматических выражений, то немногое оставшееся сжато будет выглядеть примерно так:

- Я приехал сюда не за запахом тайги, а зарабатывать. Я вкалываю как надо, потому что я работаю для себя. И пока Зудина не было - я имел. А сейчас я не имею. Вернее, имею, но мало. Мог бы и дома почти столько же иметь. И еще: чуть что - прогул. Это тоже не по-бамовски.

Не успел он закончить, как Медный встал, с шумом отодвинув металлический стул с треснутой дерматиновой спинкой, и спросил Семена:

- А ты че желаешь, ты будешь спирт жрать, а тебе плати? А где взять?

- Как это - где взять? - озадаченно спросил Семен и добавил неуверенно: - Не дрейфь, возьмут.

- Где возьмут? - строго спросил Медный. - Ты недоработал - тебе плати, значит, кто-то заработает, а не получит. Баланс, понял?

Но Семен не понял или не захотел понять этой простейшей экономической выкладки и заявил ворчливо:

- Нам эти высшие материи ни к чему. Они нас не дерут покамест что.

Однако в голосе его не было уже прежнего скандала и напора, было похоже, что он отступал и огрызался просто для формы, сохранял престиж. Потом вдруг встрепенулся, вспомнив нечто важное, нечто способное повернуть спор в его пользу, подошел к Медному и, приставив к его груди грязный указательный палец, прокричал прямо в лицо:

- А ты, такой хороший, кляузу на Зудина подписывал?

Наступила тишина. Многие помнили, как вскоре после пересмотра расценок Истомин приглашал к себе по одному механизаторов и предлагал подписать возмущенное письмо, причем приглашал не всех, а только тех, на кого надеялся, и осталось это дело непроясненным - кто подписал, а кто отказался. Говорить об этом ни у кого не было охоты.

Медный спокойно отвел руку, упершую в него обличающий перст, и сказал негромко:

- Подписывал.

Помолчал и добавил:

- Дурочку свалял...

Тут сильный поднялся шум, потому что были среди спорящих люди непримиримые, и были крики в том смысле, что много начальник о себе понимает и с рабочим человеком поговорить ему некогда. И только Генка Спицын молчал, а глаза его белели от бешенства, и он процедил:

- Ошакалели. - И пояснил: - В смысле окабанели!

- Окабанели! - рявкнул Олег Ящур и осекся: у двери, сняв шапку и расстегнув полушубок, стоял Зудин и усмехался, показывая металлические коронки.

- Ну че, "зеленый мастер", - сказал Зудин, закрывая последнюю папку, становишься на ноги?

Славик скромно пожал плечами, но улыбка против его воли расползлась по детскому лицу.