Донор

Они стояли у кирпичной стены. Трещина молнией разрезала кладку. Алексей подошел к стене и прикоснулся.

— Я привез батюшку, чтобы он освятил дом, — проговорил Страхов. — Во всем доме прошло все более или менее нормально, но в подвале начало твориться что-то страшное. — Он сделал паузу. — Именно в этом месте вода закипала. — Алексей указал на голую стену. — Священник выбежал, словно увидел самого дьявола.

— Еще пару дней назад я бы сказала, что это полный бред, но не сегодня. — Олеся подошла к сестре и обняла ее.

— Если бы я не пережил это лично, я бы вряд ли в подобное поверил. — Алексей делал паузы, как показалось Наташе, намеренно. Чтобы отделаться от желания ударить по его багровой вмятине в голове, Наташа задала единственный интересующий ее на данный момент вопрос:

— И что, не помог даже батюшка?

Алексей мотнул головой так, что багрянец всколыхнулся над головой. И снова опал так, что на миг Наташе показалось, что перед ней живой человек, а не призрак.

— Как может помочь то, чему всего несколько тысяч лет? Тогда как твари, появившиеся здесь, древнее человечества.

Наташа не хотела в это верить. Обращение к богу, по ее мнению, было последней надеждой на справедливость, на спасение, на принятие каких-то решений. Ее семья была не слишком религиозной, поэтому вспомнила Наташа о боге только, когда ее коснулось горе. Ну до этого она знала о двух церковных праздниках — Рождество и Пасха. Она была как большинство — пенять на бога, не зная толком и не соблюдая божьих законов.

— Я разбил эту стену, — продолжил Алексей. — За ней была комнатка два на два метра.

— Могила?

— Да, первый хозяин замуровал здесь свою семью, а потом его нашли захлебнувшимся рвотными массами в собственной постели.

— Собаке собачья смерть, — произнесла Олеся.

— Я тоже так думал… Обо мне ведь наверняка тоже так говорили. На деле ведь я тоже хотел замуровать свою семью. Именно поэтому и оказался в психушке. Я опоздал. Я даже не знаю, что бы я сделал… Как бы я понял… Я от своей ревности и злобы на жену и старшего сына не заметил, как Борька с Аленушкой превратились в этих тварей. А если б заметил? Что тогда? Замуровал только малышей? Наверное, да. Раз уж я хотел замуровать их всех, то…

— Что делать нам? — спросила Олеся и дернула Наташу за руку.

Наташа посмотрела на нее, понимая, что завороженно слушала Алексея.

— Сначала вам нужно вычислить всех злых духов. И замуровать их в этой комнате, — Алексей ткнул за спину в кирпичную стену.

— Стоп! — слишком резко сказала Наташа. — У тебя это не получилось, с чего ты взял, что это получится у нас?

— Я был один, а ты нет.

— У первого владельца вроде тоже получилось, — вставила Олеся. — И вроде в одиночку. Но как он закончил?

— У него не было вот этого, — сказал Алексей и достал мешочек с черной фасолью и листок с единственной фразой, написанной красными чернилами.

* * *

Только сегодня Костя ощутил, что ему не нравится его новое приобретение.

Желание собрать всех и увезти из дома появилось, как только он отъехал от завода. Но здравый смысл заставил его одуматься. Сны и видения не повод для наплевательского отношения к членам семьи. Отец поправился, пусть несколько необычно, но поправился, и уехать сейчас — наплевать на отца. Наташа впервые за год начала улыбаться, и пусть истерики, и пусть неваляшка подброшена со злым умыслом, но уехать — значит наплевать на жену. Уехать и не разобраться — это наплевать на свои мечты и семью в целом.

Он не был дотошным, не пытался докопаться до сути, но это было раньше, и это не касалось его влияния на судьбы людей. Он жил по принципу «не всегда можно оказать помощь, но всегда можно отойти в сторону, чтобы не мешать, не навредить». Сейчас он мог навредить своим бездействием, да и действием тоже. Поэтому он хотел побыть пока наблюдателем, и в спортивной сумке на пассажирском сиденье было несколько «глаз».

Он припарковал машину во дворе и посидел, какое-то время наблюдая за окнами дома. Он ожидал увидеть что угодно — отца, ухмыляющегося из-за штор, неваляшку, бегающую по подоконнику на паучьих лапках, Фариду, сидящую на потолке с вывернутой головой на сто восемьдесят градусов. Что угодно, ему даже казалось, что сам дом наблюдает за ним глазами-окнами. Иногда шторы подрагивали, но, когда Костя обращал на них взгляд, они снова были неподвижны.

Сам дом наводил ужас, но Костя каким-то образом понимал, что дело не в нем. Совсем не в нем. Он все выяснит. Не сегодня, так завтра. Выяснит и примет решение. Решения он принимал всегда неохотно, но сейчас он чувствовал, что, если понадобится уехать, он примет и такое решение, причем с охотой.

В доме было тихо. Он не слышал ни оживленной беседы отца с Фаридой, ни Наташи с сестрой, ни позвякивания бубенцов проклятой неваляшки. В доме было тихо, словно его покинули, как только Костя выехал со двора. Сейчас он все и выяснит.