Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова

Особый сектор возглавлял сорокалетний Александр Поскребышев, по образованию фельдшер, произведенный позже в генерал-лейтенанты. Он, по выражению Никиты Хрущева, был «преданнейшим псом» Сталина[214]. Крупные черты жесткого лица, бритая голова и сталинский полувоенный стиль одежды — таков его портрет. Старые партийные работники, которые знали его в 30-е годы, рассказывали нам, что Поскребышев, став тенью вождя, в качестве личного секретаря выполнял самые секретные поручения. Все акции Секретно-политического и Особого отделов ПП ОГПУ на Урале проходили под наблюдением Поскребышева. Документы оттуда доставлялись, минуя другие виды связи, прямо ему. Таким образом, система всеобщего доносительства конденсировалась в аппарат слежки, который нес информацию непосредственно к самому источнику власти, делая Сталина всевидящим. Эта канцелярия, управлявшаяся лично Сталиным через Поскребышева, сделалась в 30-е годы силой, командующей страной.

Жена и сын Постышева расстреляны, жена Косарева провела треть жизни в лагерях. Когда арестовали жену Поскребышева, он сказал: «НКВД всегда прав». Позже, по распоряжению Сталина, Поскребышеву привезли новую жену — красивую казачку. Свадьбу справили на сталинской даче. А первую жену замучили в лагере. Сам Поскребышев благополучно пережил не только Сталина, но и послесталинскую чистку. Он умер в 1965 году и с почетом похоронен на элитарном Новодевичьем кладбище. Говорят, лежа в Кремлевской больнице, он писал мемуары. Уцелел и сподвижник Косарева Золотухин. Он стал генералом, заведующим административным отделом ЦК и при Хрущеве занимался реабилитацией вышедших из лагерей.

Было бы ошибкой усматривать в доносительстве одну злую волю Сталина и его аппарата. Кризис, развязанный в сельском хозяйстве, и голод привели к недовольству в партии, и ее среднее звено искало выход. Появились страх партии перед возмущением народа и страх вождя перед партией. К трудностям внутренним в 1932 году добавилась неустойчивость внешней политики. Шаткость положения толкала Сталина к репрессиям. Известно, что в этот критический год Сталин отсутствовал на заседаниях Политбюро с весны до осени. Вождь сам заявил: «Еще никогда мы не оказывались так загнаны в угол, как теперь»[215]. Сталину нужна была информация, чтобы удержаться. Доносительство стало для него практическим инструментом ослабления позиций оппонентов и средством укрепления личной власти.

Структура СПО нуждалась в миллионах Морозовых. Именно ее каналами шли документы следствия по делу об убийстве Морозова. Создавался усовершенствованный механизм политического надзора и управления умами людей, чтобы крепко держать вожжи. Для подчиненных донос стал средством проверки преданности, наиболее верным путем сделать карьеру, заслужить благосклонность вождя.

Донос подавался как новое качество новых людей: их открытость, честность, критика, способствующая улучшению жизни, необходимое средство для достижения великой цели, в которую многие из доносчиков всех возрастов верили искренне. Часть народа шла навстречу предложению, находила сладость в доносе, участвовала в кампании не просто послушно, но и с энтузиазмом. Черное вылезало из души и окрашивалось в красный цвет.

Часто думают, что советских героев открывали и популяризировали по сталинской любимой поговорке «Взят из грязи да посажен в князи» или, как пелось в советском шлягере 30-х годов, «У нас героем становится любой». На деле героев делали, героев отбирали.

Отобранный в лидеры человек должен подходить по многим показателям. На своем этаже такой человек становился единственным кумиром. Культу требовались преданные культики, проводники политики хозяина — по одному главному в каждой области. Это не новая мысль: помнится, в 60-х годах в Москве ходила по рукам рукопись о том, как в разных областях жизни утверждались микросталины: в науке, культуре, юстиции, даже в области питания и собаководстве. Такими культовыми фигурами являлись: Горький — в литературе, Уланова — в балете, клоун Карандаш — в цирке, антигенетик Лысенко — в науке, нарком Микоян — в колбасном деле (мясокомбинат имени Микояна), Стаханов — в угольной промышленности, пограничник Карацупа и его собака Ингус — охранники границы и т.д. До поры не было своего культа лишь у детей. Культовой фигурой сделали Павлика. Наш подсчет показывает, что в 1932-1934 годах имя Морозова встречается в газете «Пионерская правда» чаще, чем имя Сталина.

Возвеличивая Морозова, авторы, разумеется, восхваляли вождя, соединяя оба имени кратчайшей прямой. В поэме «Павлик Морозов» Степана Щипачева отобранный у родных и соседей хлеб герой везет с красным знаменем в руках и с мыслью о вожде: «Сталин за это, чего же бояться мне! А тронуть меня попробуют, им не сойдет это так...»[216] Предавая отца, Павлик, по замыслу поэта, понимает, что отец у него теперь будет другой, еще лучше: