Донская армия в борьбе с большевиками

3. Пессимистически полковник Елисеев заканчивает: «Факт остается тот, что Кубанской Армии в самые трагические дни ее гибели руки помощи из Крыма не последовало…» Но в действительности прибыла английская эскадра с приказанием «прикрыть погрузку войск огнем крейсера», пришел пароход «Россия», куда грузились Донской корпус, беженцы, калмыки, кубанцы, не пожелавшие сдаваться красным, вся 3-я дивизия генерала Бабиева и др. Пришел и другой транспортный пароход, который грузил казаков в ночь с 20 на 21 апреля, оставаясь на рейде близ Адлера и уйдя 21 апреля полупустым.

4. Когда Кубанская армия уже «сложила оружие» и двигалась по дороге на Сочи, как «пленные», полковник Елисеев писал: «Слева было открытое Черное море… Вдали на горизонте очень тихого моря показались дымки… их пять или шесть… Дымки постепенно увеличивались, и уже ясно были видны корабли, идущие к нам, к берегу, широким фронтом! По ним с берега, где-то, раздались орудийные выстрелы красных… Большой недолет! И на глазах казаков прокрейсировали, может быть, с полчаса времени, и тихо стали отходить за горизонт, скрылись от нас!.. За ними вслед послано проклятие в Крым, ибо он не выслал своевременно перевозочные средства…»

Из этого видно, что пароходы из Крыма и английские суда для их прикрытия были посланы, следовательно, причина трагедии Кубанской армии была в другом, а именно командный состав ее не был на высоте своего положения, начиная с атамана Букретова, заявившего: «Мы сдаемся, уговорить казаков оставаться!», генерал Шифнер-Маркевич[324] едет уговаривать Аинейную бригаду «сдаваться», генерал Морозов приказывает: «Всем офицерам оставаться со всеми своими казаками, Кубанская армия должна капитулировать!» В силу этого приказа полковник Елисеев в своем Лабинском полку заявляет: «Приказано оставаться… отступать дальше некуда… пароходов из Крыма нет…»

Ультиматум красного командования от 18 апреля был просто прочитан «для выполнения» уже решенного вопроса! Простые казаки-кубанцы не хотели оставаться, они боялись сдаваться красным. Они не верили условиям сдачи, и странно, что именно командный состав уговаривал их сдаваться… Парадокс, но это было так! Ведь этот же ультиматум красных о сдаче касался также и 4-го Донского корпуса, но там он не вызвал ни замешательства, ни обсуждений, сдача красным была для донцов неприемлема.

Уже после сдачи кубанцев красным, когда красноармейцы забирали военное имущество и лошадей с седлами и отводили в большой двор у моря, полковник Елисеев очень наивно пишет: «О перемирии, объявленном нам полк. Дрейлингом на военном совете, ничего не было сказано о лошадях и седлах казаков. Мы понимали, что из Туапсе все офицеры и казаки будут распущены по своим станицам и займутся мирным трудом. Произошел обман, недоговоренность, скрытность с обеих сторон и наша наивность…»

Как мог командный состав кубанцев, как могли офицеры поверить какому-то ультиматуму красных «о перемирии»? Даже рядовые казаки Донского корпуса все говорили, что «все это – ложь и обман!». Ведь вся идея борьбы против большевиков была борьба против лжи, беззакония и насилия. И уже в первый день сдачи кубанские офицеры поняли свою ошибку. Полковник Елисеев пишет: «Горе побежденному!.. Стыдно и позорно, но нас ждало что-то еще худшее… Подхожу к офицерам, вид у них растерянный… Сидя в их кругу, я рассматривал лица друзей и сослуживцев… Все они в панике и клянут тот час, когда согласились сдаться…»

Быстро пришло отрезвление и раскаяние! И не только раскаяние, но и упрек высшему командованию. Полковник Елисеев вспоминает, что еще за два месяца до этой трагедии генерал Науменко[325], командир 2-го Кубанского корпуса[326], приказал объявить в сотнях, что «офицеры никогда не бросят своих казаков и, если потребуется – разделят с ними их судьбу полностью». А командующий Кубанской армией генерал Улагай в то же время сказал: «Вашу кровь и стойкость никогда не забудет Кубань!» И… «вот теперь забыли и бросили в самые трагические дни их бытия», – с вполне понятной горечью заканчивает свое грустное повествование полковник Елисеев.

В его очерках мы видели внутреннее, глубокое переживание офицера высшего ранга, героя трагедии, которую он стойко и мужественно пережил, оставаясь верным своему долгу и оставаясь на своем посту.