Донская армия в борьбе с большевиками

Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель, но оно не могло остановиться там же, как не могло отклониться вдвое слабейшее русское войско. Французское войско могло еще докатиться до Москвы, но там без новых усилий со стороны русского войска оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельно нанесенной в Бородине раны! Прямым следствием Бородинского сражения было бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, гибель 500-тысячного нашествия и гибель Наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородином была наложена рука сильнейшего духом противника!»

Эти цитаты, прочитанные капитаном Чарноцким, навсегда запечатлелись в памяти каждого из нас, юных юнкеров, и, как скрижали, высеченные на мраморе со священными словами заповеди, навсегда остались девизом в нашей будущей военной жизни!

Оглядываясь на далекое прошлое Первой мировой войны, первые кровопролитные бои в Галиции, когда наша 3-я дивизия шла на левом фланге 3-й армии генерала Радко-Димитриева[318], начиная от Люблина, Львова, Перемышля, Ясло, Кросно, Новый Сандец, потом зима на высотах Карпат, лето 15-го года, когда Гинденбург у Горлицы нанес удар, принудив русских к отступлению, Северо-Западный фронт по Двине, позже южнее Двинска в болотах Белоруссии, переброска на Южный фронт в Румынию, переправа через Дунай у Исакчи, где еще в 1877 году наши деды переправлялись через Дунай во имя спасения наших «братушек» – болгар, которые теперь в Добрудже встретили нас ураганным огнем из наших же трехдюймовых орудий, и, наконец, Бессарабия, где застала нас российская «бескровная революция»!

На всем протяжении моей военной службы, вначале как младший офицер, позже адъютант полка, я наблюдал и убеждался, что каждый наш успех исключительно зависел от состояния духа людей и их непоколебимой воли достигнуть поставленной цели!

Мы знаем, что в армии были воинские части с выработанной в людях «железной волей», в презрении к смерти, как, например, «Железная дивизия» генерала Деникина в знаменитом Луцком прорыве, руководимом героем атаманом Калединым. Были также и «батальоны смерти»…

Но особенно играл решающую роль этот несокрушимый дух мужества, желание сопротивления врагу в Гражданской войне, когда люди, побуждаемые чувством опасности, грозившей их идеалам, их дому, имуществу, семье, их жизни, без всяких принуждении или приказов сами поднимались на врага с оружием в руках, с одной лишь целью защитить свои идеалы, уничтожить врага или умереть!..

Мы все видели этих героев духа, непоколебимой воли и несокрушимого мужества «во дни безвременья, в годину смутного развала и падения духа»… этих «зипунных рыцарей былых, полившей кровью молодецкой, усеявших казацкими костями простор зеленый и родной…», как писал наш донской поэт Федор Крюков, Усть-Медведицкой станицы, мой станичник…

5 марта, после оставления Екатеринодара, 4-й Донской корпус перешел реку Кубань и, круто повернув влево, по лесным дорогам направился к Ходыженской станице, Хотинскому перевалу и далее на Туапсе. Части шли в полном порядке, полками, сотнями, как будто это было обычное передвижение корпуса, но казаки были сурово-молчаливыми, без песен, без обычных шуток… Слышали о «зеленых», но это никого не беспокоило, ибо все знали, что это были «шкурники» и дезертиры, занимавшиеся грабежом и воинской части угрозы не представлявшие.

В Туапсе нам, офицерам, как и казакам, уже было известно, что туда прибыл из Крыма командующий Кубанской армией генерал Улагай[319] и что обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе как Кубанской армии, так и Донского корпуса. Решено было двигаться дальше на Сочи, Адлер к грузинской границе. Там была последняя пядь земли, на которой сосредоточились, прижатые к морю, Кубанская армия и наш Донской корпус. Вскоре всем нам, как офицерам, так и казакам, стало известно, что начались вестись переговоры с красными о «капитуляции» на милость победителя…

Нам, пережившим первые дни революции и видевшим своими глазами, как солдаты той великой Императорской армии, которая была грозой всех западных наций, заразились «алой чумой», распространившейся на всю армию и превратившей ее в толпу мятежников, митингующих бунтарей и просто в озверевших дикарей, – все это хорошо помнилось. И теперь перед нашими глазами картины прошлого повторялись: в Кубанской армии – митинги, бурные обсуждения, переговоры, посылки «делегатов» к красным, их возвращение… Кушали белый хлеб и… бросали оружие…