Донские перекаты

С этим фактом непосредственно связан другой, свидетельствующий о том, что первый год вооружённого советско-германского конфликта предопределил неизбежность будущего краха вермахта. Активная оборона Красной Армии сорвала фашистский блицкриг не только за несколько недель, как рассчитывал Гитлер, но заставила гитлеровцев топтаться у лакомых объектов месяцами, уподобляясь крыловской лисице у винограда, хитроумно ссылавшейся на недоступность его из-за незрелости. В конечном счёте, несмотря на безрадостные поражения советской армии на различных участках обширного фронта, война стала развиваться не по сценарию фюрера и превратилась из молниеносной в длительную, затяжную, чреватую для Германии – из-за катастрофически убывающих ресурсов – поражением. Иными словами, под Гитлера была заложена мина замедленного действия.

Уже во втором полугодии Великой Отечественной войны, то есть в 1942 году, не уступив нам Харьков, в боях за Сталинград немцы вынуждены были для пополнения своих войск снимать дивизии с западноевропейского театра военных действий. Да, в первые месяцы войны мы потеряли значительную часть своей территории, но заработавший в это время эвакуированный на восток наш оборонный конвейер позволил Советскому Союзу обрести второе дыхание, позволившее не только сравняться с Германией по вооружению, но и превзойти её. Это стало залогом наших «отложенных» побед, в то время как у фашистов был, по выражению Манштейна, реестр «утраченных побед». Я уж не говорю о том, что нам удалось не сдать врагу Москву и Ленинград, что имело огромное морально-политическое значение.

Глава третья. Харьковская катастрофа

1

Несмотря на то, что оборона Москвы, перемежавшаяся наступлениями и контрнаступлениями советских войск, стоила нам немалых жертв, Сталин был доволен результатами сражения («утёрли нос извергу») и не скрывал этого. Он стал разговорчивее, улыбчивее, но, уверовав в правильность своих действий (ошибки допускали те, кто не прислушивался к его мнению), стал ещё менее сговорчивым.

Сталину подумалось, что теперь успехи пойдут раз за разом, как из рога изобилия. Но такое случается у прирождённых счастливчиков, Иосиф Виссарионович к ним не принадлежал. Госпожа удача посещала его не раз за разом, а через раз, чтобы не избаловать человека, который и так с избытком любил самого себя.

Недостатком самовластного руководителя государства было нетерпение. Он был нетерпелив как в хороших делах, так и в плохих. Уверенный в правильности своих замыслов и решений, он стремился осуществлять их незамедлительно, чтобы лишний раз убедиться в своей прозорливости. Но удача, как неверная жена, изменяла ему. Добиваясь собственными усилиями нелёгких успехов в жизни, он был скуп на похвалы другим, успехам которых потворствовала судьба. Льстивость и подобострастие, с помощью которых многие устраивают свою карьеру, у горца напрочь отсутствовали. Льстивость бывает бескорыстной только у людей, уверенных в себе. Вы можете привести хоть один случай, когда Coco, Коба или Иосиф Виссарионович кому-нибудь подольстил? Я не могу. А был ли он подобострастен к кому-либо? Мозги вывернете наизнанку, но всё равно не вспомните такого случая. Уверенность в себе, доходящая до самоуверенности – вот фирменный стиль его жизни, который мог смягчаться исключительно в дипломатических ситуациях, да и то не всегда. А только тогда, когда дело касалось судьбы страны.

Январь 1942 года не предвещал Сталинграду ничего трагического. Город мирно трудился до лета на достаточно приличном расстоянии от театра военных действий, хотя воевали в нём отнюдь не бутафорским оружием. Волга была далеко от Одера и Эльбы, проявивших к ней свою воинственность. Более того, город был наполнен оптимизмом от только что завершившейся битвы за Москву. Страна радовалась, как может радоваться больной, прикованный к кровати, вернувшись из приблизившегося мира иного к новой жизни. Праздник со слезами на глазах, когда предпраздничные дни видятся сквозь туманные очертания. А настроение находится не на грани веры, родившейся из неверия и обильно сдобренной скептицизмом, который не позволял ликовать, а именно сдержанно радоваться: то, что было, забыть невозможно; то, что будет, омрачалось возможностью повторения того, что не поддаётся забвению.

Настороженность чувствовалась во всём. Даже в том, что Москва не салютовала по этому поводу. То ли потому, что приберегала порох для лучшего использования. То ли потому, что не хотела показывать миру своей преждевременной радости, как не демонстрирует её благополучный человек, уверенный в ещё больших успехах, которые не за горами и ждут своей очереди. Вот тогда-то, мол, и порадуемся, и погремим фейерверками. А пока для нас – это обычное дело.