Каждая станица должна была свой юрт делить на части: для пашни, для сенокосов, а два участка под пастбища – для скота и рабочих лошадей, для конских табунов и скота гулевого. Кроме того, почти в каждом юрте для покрытия экстренных станичных расходов (постройка или ремонт церкви, помощь бедным казакам в сборах на службу и пр.) выделялся особый участок земли, нередко в несколько тысяч десятин, для сдачи в аренду. Самый большой участок для пашни должен был соответственно нарезаться пропорционально казачьим паям. Однако такие разделы совершались не всегда, а если и делались, то зачастую без участия профессионального землемера. В 1873 г. статистическое обследование станичного землепользования обнаружило, что из 110 станиц только 40 станичных юртов разделены на паи пропорционально численности населения, в остальных же 70 станицах велось совершенно свободное, не ограниченное ни количеством, ни местностью землепользование272
. Так, в Первом Донском округе вплоть до 1877 г. не практиковалось деление земли на паи. В округе вся юртовая земля представляла собою нераздельную площадь, на которой «где кому нравилось, там и занимались пашни для посевов, сначала в местах удобных и сподручных, а потом, время от времени, в местах менее удобных и сравнительно отдаленных»273. Представитель от Константиновского станичного общества в Первом Донском окружном сельскохозяйственном комитете А.А. Назаров утверждал, что до раздела на паи «землей пользовались только те, кто хотел работать в поле; нерабочие же семьи казаков не пользовались землей, а участвовали только в сенокосных разделах». При этом, по его мнению, казаками «велась правильная четырехпольная система, и хлеба получалось много, и качество его было несравненно выше, чем получается теперь»274.Среди казаков, по свидетельству многих современников, действовал принцип «если кто вспашет землю, то она принадлежит ему четыре года, на пятый же год, если хозяин ее вновь не вспашет, то ее имеет право пахать всякий, как общественную»275
. Не во всех станицах, сумевших произвести раздел земли, он был произведен правильно. М. Харузин приводит пример станицы Старочеркасской, в которой в 1881 г. по прошествии двух лет после первого раздела «в пользовании землею оказалась невообразимая неурядица: кто пользовался большим пространством, кто меньшим: у иного паи оказались в нескольких местах, а другой совсем не мог отыскать своего пая. Один согражданин и сам не мог себе уяснить, каким путем в пользовании его очутилось пространство земли такое, что, по его словам, «не надо быть хорунжим», то есть приблизительно 200 дес.»276. Донской статистик Я.Л. Тетеревятников, обследовавший Донецкий округ в начале 1870-х гг., констатировал, что в станицах «не имеется точных сведений о количестве и степени производительности возделываемой земли, об отношении ее к рабочим силам, о пастбищах для скотоводства и о прочем. Здесь о десятинной мере земли и понятия не имеют, а мера хлебная при посеве и уборке принята не четверть и не четверик, как везде, а неопределенной величины мешок, вмещающий в себя около двух мер хлеба»277. Безусловно, к концу XIX в. казачья система землепользования постепенно упорядочивалась, давала свои плоды деятельность Донской межевой комиссии, появлялись образцовые с точки зрения агротехнического устройства казачьи хозяйства, а Донская область по праву стала хлебной житницей империи, в том числе за счет крестьянского населения.На рубеже XIX–XX вв. казачий земельный вопрос обсуждался различными комиссиями и комитетами, искавшими пути его разрешения. Они выяснили, что за отсутствием элементарной таксации оказалось невозможным точно определить, какие станицы должны считаться малоземельными, а какие многоземельными278
. Сами же казаки в ответе на вопрос о причинах «упадка благосостояния казачьего земледельческого населения» прежде всего указывали на уменьшение паевого надела. По данным на 1901 г., средний душевой надел казаков Донской области составлял 13,18 десятины удобной земли, что было меньше установленной нормы уже в 20 десятин на 16,82 десятины279.