— Не было. Вот, смотри, я принес тебе копию Документа. Тут все ясно сказано: «Стремление к техническому совершенству оказалось пагубно для нас, и из десяти ученых, занятых техническими проблемами, лишь двое улучшали ткацкие станки, плуги и повозки. Остальные создавали оружие. Этому пора положить конец. Если не удержать тех, кто стремится к техническому совершенству, в один ужасный день они придумают оружие, которым можно будет взорвать целый город».
— Это правда, — согласилась женщина, — все беды из-за них.
— Так о чем же ты споришь? Эти люди нам не нужны. Пусть уж лучше мы будем пахать землю теми же плугами, что и наши деды.
— Да, но чем же виноваты дети?..
— Разве ты хочешь стать матерью ребенка, который вырастет и погубит все живое?
— Нет! — воскликнула она. — Но я буду учить своих детей только добру, и они вырастут...
— Ты же знаешь, что это от тебя не зависит, — печально сказал мужчина. — Уж если ты родишь ребенка с техническими способностями, то они рано или поздно проявятся.
— Но ведь он может придумать что-то хорошее, доброе...
— Скажи, — ласково обратился к ней мужчина,— как по-твоему, кто придумал Документ и кто его подписал?
— Не знаю.
— Но ведь не один же человек его сочинил! И все в нашем краю идут подписывать его, все, понимаешь! Всем надоела война, и никто не хочет риска. Все согласны на то, чтобы дети несколько раз проходили проверку! Все согласны, что детей с агрессивными склонностями нужно приравнять к больным и лечить! Все готовы к тому, что если в семье случится несчастье и родится такой ребенок, надо отдать его под опеку государства!
— Сколько таких проверок будет? — безнадежно спросила женщина.
— В два года, в четыре, в шесть и в десять.
— И они будут жить, как в тюрьме?
— Ты имеешь в виду этих несчастных детей, способных неизвестно что наизобретать? Не знаю. Не думаю, чтобы это была тюрьма. Нам же сказали, что их будут лечить...
— Все это очень странно. А если их не успеют вылечить и они вырастут — что с ними сделают тогда?
— Откуда я знаю! — воскликнул мужчина. — Это, в конце концов, уже не наше дело. И когда это еще будет — через много-много лет! За это время обязательно что-нибудь придумают. А пока главное — жить в тишине и покое, строить дома и пахать огороды.
— Это они очень умно придумали, чтобы Документ подписывали отцы, — горько сказала женщина. — Ни одна мать вовек бы его не подписала.
— Не знаю. Знаю только, что я устал. Я не помню, когда мы последний раз собирались все вместе, с братьями и сестрами, и говорили о хорошем, и читали стихи... А ты — ты еще помнишь наизусть свои любимые стихи?
— Ничего я не помню... — опустив голову, ответила женщина, и они оба замолчали.
На меня они совершенно не обращали внимания, хотя я стоял довольно близко и не собирался уходить.
Но мужчина мог и вспомнить. Этого мне вовсе не хотелось. Я завернул за угол дома и попытался построить все то, что я сейчас услышал, в стройную систему. Прошлое Сентиментальной планеты понемногу начало проясняться.
Тут я увидел, что к дому подходят трое детей. Они тащили какие-то плетеные циновки вроде соломенных, одна из них была с обгоревшими краями. Двое младших мальчиков не обратили на меня никакого внимания и поднялись в дом по крыльцу. Старший ребенок, девочка лет двенадцати, опустила свою вязанку циновок на землю и посмотрела на меня удивленным взглядом.
Потом она отступила на несколько шагов, но взгляда не отвела.
Ее золотистые волосы были схвачены шнурком на затылке.
И она была очень похожа на Лиалу.
Мне стало страшно, ребята. Впервые в жизни я не знал, что делать дальше. Наши пути опять разминулись, и на этот раз непоправимо. Некоторое время мы смотрели друг на друга.
— Кто ты? — спросила она. — Ты — наш?
— Да.
— Я тебя раньше здесь не видала.
— Я раньше здесь и не бывал.
— Откуда ты?
— Издалека.
— А что делаешь у нашего крыльца?
— Смотрю на тебя.
— Ты пришелец? — вдруг изумленным шепотом спросила она.
Я должен был, обязан был сообразить, что девочки в ее возрасте все поголовно ждут пришельцев, а тем более — на Сентиментальной! Надо было рассмеяться и ответить что-нибудь правдоподобное. Но я не мог... не получилось...
Она подошла, встала на цыпочки, прикоснулась пальцем к моему плечу и, наверно, очень удивилась, что я — из плоти и крови.
А я думал о том, что этому ребенку суждено любить меня, космического бродягу, до самой смерти, и смерть — единственное, что я ей принесу... И ничего я ей не ответил, так что она поняла, что я действительно ее пришелец.
— Я думала, ты другой, — сказал она. — У тебя удивительное лицо. Я впервые вижу такие темные глаза и волосы. Теперь я понимаю, почему Посвященные всю жизнь ждут тех, кого видели только раз.
— Не надо меня ждать... — горько и безнадежно сказал я. — Я больше не вернусь сюда.
Я повернулся и скорее пошел прочь. Сами понимаете, каково мне было на душе.
И тут произошло то, чего я до сих пор не понял и никогда не пойму.
— Ар-тем! — отчаянным голосом крикнула она.
Я обернулся, забыв обо всем на свете!
— Не вспоминай меня никогда, Лиала! — приказал я. — Не смей меня вспоминать, слышишь?