Дополнительное расследование (т.2)

Когда глаза привыкли к темноте, Рыжий увидел перед собой возвышение, покрытое звериными шкурами с перламутровым отливом. На троне восседал сморщенный человечек в золотистой шапочке. Вокруг стояла группа жрецов. Чадящие факелы наполняли овальное помещение угаром. У дальней стены виднелась белоснежная статуя Вилохвостого дракона, искусно вырезанная из полупрозрачного камня.

Несколько секунд человек рассматривал Рыжего, затем его взгляд внезапно смягчился, черты лица застыли в маске участия:

— Поведай мне свои печали, копровщик Рыжий, — его голос звучал подобно свирели на зимнем ветру.

Рыжий беспомощно оглянулся — в руках у фигур, стоящих по углам, угадывались крепкие дубинки.

— Тяжела работа от зари до зари. В прошлом году мы трудились до первого вздоха заката, сейчас же старейшины заставляют работать до первой песни ночи...

В группе жрецов произошло движение.

— Работа не может быть печалью. Поведай Великому Исповеднику, что у тебя на сердце.

— Еды стало меньше...

— Не то, — произнес другой жрец.

— Я не знаю... — начал Рыжий.

— Расскажи о том, что тебя волнует, — повторил старик. Его лицо по-прежнему излучало участие, но глаза были пусты...

— Нет у меня семьи, — сказал отчаявшийся Рыжий. Его мысли безнадежно перепутались, как запутываются в сетях гривы волосатых рыб.

— Рассказывай, рассказывай, копровщик... Расскажи о сестре.

— Я не видел ее десять лун. С тех пор, как муж увез ее в гнилую деревню...

— Продолжай...

— Я ее очень любил, больше отца и матери, больше брата...

— Расскажи о брате, — перебил его Исповедник. — Я очень внимательно слушаю...

— Я его почти не помню, — ответил Рыжий. — Помню: он был очень капризным, и у него противно пахли ноги...

— Продолжай, — хором загундосили жрецы.

Рыжий начал несвязно рассказывать о своих попытках жениться. Когда он умолкал, жрецы как будто совещались, обменивались между собой непонятными фразами, а Исповедник произносил что-нибудь малозначащее, но ободряющее рассказчика. Когда он дошел до конца истории и начал ее по новой, его прервали:

— Не повторяйся! Поведай нам свои печали!

«Это ли не печали?» — с горечью подумал Рыжий. Он понес какую-то чушь о рыбалке и ловле пцейров на лупатых живчиков... И чем дольше затягивался этот разговор, тем острее чувствовал он неестественность происходящего. До него доносились обрывки фраз: «необходимо изменить условие перехода на процедуру отторжения...», «в силу условия сходимости... безусловный переход на процедуру 116...». Малопонятными были они для Рыжего, но не для Клима, которого особенно заинтересовали действия жреца, сидящего слева от Исповедника. Перед ним на столе лежали три кучки разноцветных палочек, которые он перекладывал при каждой фразе Рыжего. Причем в то время как две из них постоянно росли, содержание одной то увеличивалось, то уменьшалось. «Счетчик Стэка», — отметил Клим.

Между тем русло исповеди повернуло на мелкие грешки Рыжего. И хотя Исповедник время от времени произносил какие-то слова, Клим видел, что эта тема его не особенно занимает. Но едва Рыжий произнес «...тот пирожок я украл...», как жрецы всполошились, а Исповедник вскричал:

— Стой! Ты сознался. Как живчику ни виться, а костра не миновать! Хоть ты и неплохо прыгаешь на поле, с Великими тебе не тягаться! Слушай и запоминай: отныне ты приобрел СКВЕРНУЮ РЕПУТАЦИЮ!

Колени Рыжего подогнулись. Он пополз к трону, пытаясь поцеловать левый мизинец жреца, но тот торопливо подобрал ногу под складки плаща. Отчаяние воцарилось в душе Рыжего. Не меньшее потрясение испытал и Клим. Ведь последняя фраза прозвучала не на языке аборигенов, а на искаженном КОСМОСЛЕНГЕ. Это казалось абсурдом. Ведь планета Кро не была зарегистрирована в межзвездных каталогах. Ни один из земных кораблей не проходил по системе...

— Отныне, — продолжал жрец, злобно сверкая глазами, — твой удел — находиться среди отверженных. Подайте белый знак.

Несколько жрецов ухватили Рыжего за руки. Исповедник сполз с трона и, проковыляв к жертве, прижал к плечу белую полоску. Запахло паленым. Рыжий безумными глазами взглянул на знак, намертво приклеившийся к коже, и лишился чувств.

Клим отключился от сознания Рыжего. Толпа на площади начала редеть. Большинство аборигенов спешило по домам до наступления темноты. По ночам в деревне и ее окрестностях было небезопасно. Пошаливали разбойники. К тому же из дальних лесов неведомо какими путями к деревне подобралась стая хищных лишайников, занимающаяся своим промыслом с наступлением темноты. От путника, попавшего в их ловушку, не оставалось ничего, кроме деревянных или каменных предметов одежды.