Дополнительное расследование (т.2)

Он откинулся на стуле, и Курашов с ужасом понял, что коллега сейчас начнет петь, причем петь громко и с душой, петь на весь ресторан. До закрытия оставалось еще два часа, и Курашову не хотелось так рано покидать его, да еще и с помощью милиции. Он предупредил официантку, что сейчас вернется, подхватил Облучкова под руку, вывел на улицу и вручил таксисту вместе с двадцатипятирублевой купюрой:

— Отвези, куда скажет!

Удовлетворенно поглядев вслед отъехавшей машине, Курашов вернулся за столик. Глаза его сами собой зарыскали по столикам, плотно занятым одними женщинами.

Такси проехало совсем немного, когда водитель услышал за спиной совершенно трезвый голос пассажира:

— Остановите, пожалуйста.

Обернувшись, водитель увидел, что ему протягивают металлический рубль. Так ничего и не поняв, но решив не портить репутацию, он затормозил напротив сквера и, как ни отнекивался Облучков, заставил взять обратно двадцать пять рублей.

— Мне чужого не надо, своего хватает, — сердито бросил водитель перед тем, как Облучков успел захлопнуть дверцу машины.

Евгений Юрьевич бродил по скверу, обдумывая свой поступок. Почему он согласился на предложение Курашова? Да, он не умел отказывать, когда о чем-нибудь просили, всегда ему казалось неудобным не исполнить просьбу и сказать «нет», это было гораздо труднее, чем сказать «да», потому что, говоря «нет», всегда испытывал патологическое, как он считал, смущение. Но не только это заставило пойти на уступку... Облучков усмехнулся. Надо же! Потянуло на раскрытие преступления века! Обрюзгший Пинкертон! Мегрэ сибирский! Аввакум Захов от юриспруденции!.. А что? Образования достаточно, проходил и уголовное право, и криминалистику. Дитя усредненного обучения и усредненных специалистов!.. Как бы там ни было, за приличные дела в ресторанах не потчуют, денег не предлагают... Стало быть... Стало быть, имеется криминал. Ему вдруг захотелось узнать, куда делся вагон, но еще больше, что в нем такого было. Из-за возвратной тары никто бы не стал затрачивать тех усилий, какие продемонстрировал морщинистый гость из Таджикистана... А сам-то он чего не ищет?.. Не желает «светиться» в МНУ, на товарной станции, в других организациях, могущих прояснить обстоятельства, связанные с пропажей вагона... Действительно, куда мог исчезнуть целый вагон? Надо подумать, надо подумать...

Облучков поправил сползшие на кончик носа очки, зашагал домой.

23

Во второй половине следующего дня в кабинете Облучкова раздался звонок.

Звонил Курашов. Поинтересовавшись, выполнил ли Облучков его просьбу и услышав положительный ответ, назначил рандеву «у фонтана». Так мог сказать лишь коренной житель, помнящий то время, когда в центре города имелся лишь один фонтан, тот, с монументальными гранитными вазонами, сохранившийся и поныне, но редко радующий водяными струями. Раньше, назначая свидания, так и говорили: «у фонтана». У какого, было ясно каждому... А ведь накануне Курашов утверждал, будто совершенно не знает города. Ну-ну, то ли еще будет.

К месту встречи Облучков приехал загодя. Однако, подобно девушке, которой, с одной стороны, до дрожи хочется поскорее встретиться со своим избранником, а с другой — не показать этого нетерпения, дабы не уронить своего достоинства, стал прохаживаться неподалеку, стараясь не выпускать из виду полукруглой площадки перед фонтаном, где уже вышагивал Курашов.

Когда тот начал сверять свои часы с часами прохожих, Облучков усмехнулся, выждал еще немного и направился на рандеву.

Он шел, шаря взглядом по гуляющей и спешащей публике, словно и не видел Курашова, который, заметив приближающегося коллегу, опустился на скамейку и принял беззаботную позу. Его волнение выдавал лишь острый, энергично покачивающийся носок туфли на высоком, не по возрасту, каблуке.

Наконец он сделал вид, что отыскал Облучкова в монотонном, но быстром потоке служащих, выплеснувшихся из близлежащих учреждений. Облучков же продолжал близоруко щуриться и смотреть мимо.

— Евгений Юрьевич!

— Михаил Федорович!

Оба восклицания были произнесены на одной восторженной ноте, словно встретились два старых, добрых, не видевшихся тысячу лет друга.

Курашов не удержался, упрекнул:

— На двадцать минут опоздали.

— Я заранее извинялся, — приподнял плечи Облучков. — Час пик...

— Я не в претензии, сам только объявился, тоже автобус прождал... Ну что, прогуляемся?

— Можно, — согласился Облучков.

Оказавшись в аллейке, скрытой от посторонних глаз густым кустарником, он суетливо сунул руку в нагрудный карман, извлек сложенную вчетверо двадцатипятирублевую купюру, великодушно возвращенную водителем такси, подал Курашову:

— Возьмите, Михаил Федорович, таксист только трешку взял. Я же близко живу... Утром вспоминал, вспоминал, еле вспомнил, откуда у меня эти деньги...

При этом лицо у Облучкова стало таким виноватым, что Курашов не удержался от смеха:

— Бросьте вы, Евгений Юрьевич!

— Нет... я так не могу... возьмите.

— Считайте это задатком.