Допрос безутешной вдовы

– В руках он у вас последний раз после «Старбакса» где и когда был? Не помните?

– Сейчас-сейчас… – В ее жемчужных колечках отчетливо отразился активный мыслительный процесс. – Значит, по дороге в «Альфу» я его не трогала, в гостинице – тоже… Хотя постойте! Когда Владимир Николаевич с меня удостоверение потребовал…

– Вы ему права водительские всучить попытались, – напомнил я о ее не самом удачном трюке.

– Верно, – кивнула она. – На права он не клюнул, и мне пришлось из сумки доставать настоящее удостоверение

– И?…

– Оно у меня было довольно глубоко, значит, я, скорее всего, телефон достала, а уж следом за ним бумажник с удостоверением. Значит, могла телефон у Владимира Николаевича в номере где-то оставить: на столике или на кровати…

– Одна дойдете обратно? Или вас все-таки проводить? – ехидно спросил я, предчувствуя ответ.

– Если вас не затруднит…

– А что так? – продолжил я суровый допрос. – Мне показалось, вы не из трусливых!

– Вам правильно показалось, только, как вы сами заметили, этот Владимир Николаевич мужчиной оказался в большей степени, чем я предполагала раньше… И мне одной… так поздно вечером…

– Хорошо-хорошо! Пошли вместе! – засмеялся я.

От «Альфы» мы успели отойти недалеко, поэтому у стойки администратора были уже через пять минут. Подниматься к Селиванову сразу из вежливости мы не стали, а позвонили ему из лобби. К телефону он не подошел, что заставило нас с Аюми синхронно удивиться, так как в памяти нас обоих еще живы были живописные воспоминания о его смешной юкате и неприхотливом ужине, который ему из-за нашего вторжения не суждено было съесть горячим.

Мы молча переглянулись и пошли к лифтам. Спустя минуту мы уже стучались в его дверь, но знакомый глазок продолжал излучать ровный яркий свет, и Селиванов на этот раз не торопился его от нас заслонять. Я вопросительно посмотрел на Мураками, она встревоженно – на меня. Поняв беспочвенность своих претензий к не желающей открываться изнутри двери, мы вызвали по этажному телефону дежурного консьержа, который тут же появился без ожидаемой бряцающей связки дежурных ключей, но с единственным – универсальным – ключом – мечтой всех домушников и взломщиков. Консьерж с деланным безразличием, но достаточно долго изучал наши с Мураками удостоверения, затем по мобильному телефону испросил санкций на вскрытие номера у высокого начальства, дислоцированного в цокольном этаже, и в конце концов щелкнул замком неприступной доселе двери.

Я могучей левой рукой остановил его попытку первым юркнуть в ярко освещенный номер и сделал решительный шаг внутрь, опередив не только консьержа, но и любопытную Мураками, которая, как я заметил затылочным зрением, также оттерла гостиничного служку и прошмыгнула в дверь следом за мной. Картина открылась нам с ней безрадостная: на широкой постели, воздев свои светло-зеленые глаза к персиковому потолку, распластался в полураспахнутой юкате бездыханный Владимир Николаевич Селиванов, а изо рта у него торчал белый электрический провод, тянувшийся к розетке у прикроватного столика, на котором продолжал стоять нетронутый, все еще прикрытый блюдцем стакан с быстрозавариваемой лапшой. Я выдернул из стоявшей на журнальном столике картонной коробки несколько бумажных салфеток, обернул ими электровилку, вытянул ее из розетки, а затем осторожно вытащил сквозь обуглившиеся губы гордого филолога из его навеки умолкнувшей глотки скромный командировочный кипятильник.

Глава 5

Первыми в «Альфу» – уже через две минуты после моего звонка в управление – примчались трое расторопных ребят из квартального отделения, еще через пару минут в номер ввалилась оперативная группа из районного управления, а на следующем после них лифте на роковой для Селиванова-сана двенадцатый этаж поднялся сам Нисио. Неуемный старик, как я и предполагал, домой так и не ушел и терпеливо ждал в управлении от меня либо очных, либо телефонных объяснений моему внезапному побегу по зову капитана Мураками. Теперь он, поигрывая острыми, пожелтевшими от въедливого табака и прожитых лет скулами, пристально осматривал комнату, переводя свой лучистый рентгеновский взор с предметов неодушевленных, как-то: телевизор, столик, кресла, постель и бренное тело покойного Владимира Николаевича, на объекты, пока еще подающие признаки жизни: экспертов в полупрозрачных резиновых перчатках, инспекторов, колдовавших с ручками в руках над описанием места происшествия, меня, судорожно пытавшегося сообразить, в каком направлении делать следующий шаг, чтобы избежать новых жертв, и посеревшую Мураками, острозубенькой и востроглазенькой мышкой вжавшуюся в большое кресло, обтянутое песочного цвета кожей.

– Первый он у вас? – Я кивнул на покойного. Она, выражая непонимание, подняла узкие бровки.

– Покойник русский, я имею в виду.

– У меня других и быть не может… – печально пропела она. – Я же с самого начала в русском отделе работаю… И мертвецы через нас только русские проходят.

– Значит, не первый?