Допустимые потери

Деймон сделал глубокий вдох и откусил от края крохотный кусочек. Он держал его во рту так осторожно, словно тот нестерпимо обжигал. Затем начал аккуратно жевать. Проглотил. Пошло. В самом деле было вкусно. До сих нор единственный вкус, который он ощущал, был вкус апельсинового сока. Он позволил себе откусить от пирога кусок побольше и с удовольствием съел его. Выражение лица миссис Должер напомнило детский восторг на лицах его клиентов, читавших скупые строчки обозрения об их только что вышедших книгах.

Он доел свой кусок.

— Браво! — засмеялась сиделка, неделями безуспешно пытавшаяся заставить его проглотить хоть что-то.

С внезапным приливом благодарности к Женевьеве Должер он сказал:

— Ну, а теперь я бы съел еще кусочек. — Он знал, что страшно рискует, и после того, как миссис Должер покинет комнату, его может вырвать, но чувствовал, что должен выразить благодарность этой милой и преданной женщине, и одних слов тут недостаточно.

Миссис Должер, вспыхнув от радости, отрезала солидный кусок пирога и водрузила его на тарелку. Ел Деймон с наслаждением, не ощущая никаких позывов к рвоте.

— Завтра, мисс Медфорд, — сказал он сиделке, — когда вы будете меня взвешивать, держу пари, что буду как минимум на два фунта тяжелее.

Мисс Медфорд скептически покачала головой. Сегодня утром он был тем же скелетом весом в сто тридцать восемь фунтов.

Собираясь уходить, Женевьева вдруг засуетилась, и растерянность совершенно не соответствовала ни ее новой прическе, ни крокодиловой сумочке.

— Если я могу для вас что-то сделать, — сказала она, остановившись на пороге, — хоть что-то, дорогой мой Роджер, только позвоните мне.

Он был рад, что сегодня Шейла отправилась в Берлингтон, где ее мать, медленно поправлявшаяся после удара, попросила Шейлу помочь ей перебраться домой. Шейла считала, что выздоровление матери — признак того, что полоса несчастий миновала их семью и что страдания, которые в последние месяцы испытывали ее мать и Деймон, уже позади. Если Шейла так считала, Деймон мог только радоваться за нее. Что же касается его, он полагал, что факт улучшения состояния старой недолюбливавшей его женщины из далекого Вермонта вряд ли повлечет за собой быстрые изменения в его жизни.

То, что ему удалось один за другим съесть два больших куска пирога, радовало его куда больше, хотя, когда на следующее утро мисс Медфорд взвесила его, он по-прежнему весил только сто тридцать восемь фунтов.

Глава двадцать вторая

— Доктор, — Шейла сидела в кабинете Циифанделя. Ио другую сторону стола врач нервно поигрывал карандашом. — Доктор, — сказала она, — пока он в этой больнице, мы не можем заставить его есть. Он. съел лишь два куска яблочного пирога, который неделю назад принесли ему друзья, и это все, если не считать ту гнусную питательную смесь, прописанную вамп, которую мы смешиваем с молоком или с водой.

— Она поддерживает в нем жизнь. В ней есть все необходимые витамины, протеины, минералы…

— Его жизнь она не поддерживает, — с горечью проговорила Шейла. — Он не хочет поддерживать свою жизнь. Мы счастливы, если удается заставить его выпить полстакана смеси за день. Он хочет оказаться дома. Вот это и поддержит его жизнь.

— Я не могу взять на себя ответственность…

— Я возьму на себя эту ответственность, — твердо сказала Шейла. Гнев, который она до поры до времени таила в себе, наконец вырвался наружу. — И если необходимо, — пустила она в ход ту угрозу, которая заставила их перевести Деймона из реанимации, — я завтра же отправлюсь к своему адвокату и получу письменное предписание, по которому вы будете вынуждены предоставить его моему попечению.

— Вы идете на риск убить своего мужа, — предупредил ее Цинфандель, но Шейла понимала, что он уже сломлен.

— Я принимаю этот риск!

— Нам придется провести серию анализов.

— Я даю вам на них три дня, — резко сказала Шейла, отбрасывая экивоки корректного обращения. Ныне все точки над «i» были расставлены: они враги, и победа одного означала сокрушительное поражение для другого.

Деймон без жалоб и без всякого интереса перенес сканирование, рентген и анализ крови. Шейла не передала ему свой разговор с Цинфапделем, и он уже примирился с мыслью, что живым из больницы не выйдет. Он по-прежнему не обращал внимания на «Нью-Йорк тайме», и единственной его радостью оставался апельсиновый сок. Он был погружен в свои мысли, и когда Шейла сказала, что получила весточку от Уайнстайна из Калифорнии, он заплакал и хрипло сказал: «Он сделал в жизни лишь одно неправильное движение», — словно долгая разлука со стоппером его, Деймона, ошибка. Он вспоминал, что время от времени в комнату входит женщина в зеленом платье, которая дает ему сок, но он не мог припомнить имени этой женщины. Время от времени мисс Медфорд заставляла его вставать с кровати и с палочкой ходить по коридору, по, выглянув из окна в конце коридора, он понял, что прогулки его больше не интересуют, а заверения мисс Медфорд, что с каждым днем он ходит все увереннее, воспринимались им совершенно равнодушно.