После всего, что было сказано за вечер, я решаю играть как бог на душу положит и задаю ему самые странные вопросы. Я спрашиваю, нет ли у него проблем с эмпатией, на что он отвечает, что часто плачет на фильмах.
— Мы с родителями сходили на новый фильм братьев Коэн, — говорит он.
— Ты серьезно, — ржу я, — из той семьи, что вместе ходит в кино? У тебя совсем нет друзей?
И в этот момент, когда мне кажется, что наши отношения не могут стать двусмысленнее, он спрашивает, видел ли я «Кэрол».
Рождество. В универмаг заходит красивая блондинка за сорок в дорогой одежде (Кейт Бланшетт). Всех говорящих кукол раскупили, и блондинка (ее зовут Кэрол), полагаясь на рекомендацию продавщицы-брюнетки (Руни Мара), покупает дочке в подарок игрушечную железную дорогу. Женщина похвалит дурацкий рождественский колпак продавщицы (ее зовут Терез) и уйдет, но забудет на прилавке перчатки, и уже ничто — ни то, что у женщины есть муж, а бойфренд продавщицы зовет ее замуж, ни двадцатилетняя разница в возрасте, ни пропасть в доходах, манерах и интересах, ни то, что действие происходит в пятидесятые годы прошлого века, — не остановит бега двух пар туфель от нелюбви навстречу друг другу.
Как и «Жизнь Адель», «Кэрол» посвящена взаимодействию и неизбежному противостоянию двух классов. Героини несколько раз поменяются ролями охотника и жертвы, но финальная сцена расставит всё по местам. Хейнс начинает фильм с кадра витой решетки и заканчивает его в равной степени непроницаемым лицом Бланшетт, которая в самой поразительной для своей карьеры роли не делает ничего принципиально нового, а лишь утилизирует набор олдскульных приемов голливудской кинодивы — говорит глубоким голосом и улыбается. Кэрол могла оставить перчатки намеренно, а могла и забыть, что в конечном счете не имеет никакого значения, потому что вне зависимости от того, много или мало мы знаем о ее персонаже, лицо Бланшетт менее энигматичным не становится.
Смотреть «Кэрол» — всё равно что листать хрустящее выцветшее букинистическое издание: красиво плывут ар-деко-интерьеры под легато симфонического оркестра, красиво курит деспотичная и уязвимая Кэрол, по степени грациозности соперничающая с животным, из меха которого сделан воротник ее шубы, красивые фотокарточки делает Терез. В фильме почти нет слоумо, хотя спустя несколько просмотров сцены крутятся в голове в мучительной замедленной проекции, как знаменитые походы за вермишелью в другой великой истории взглядов украдкой и касаний в темноте, «Любовном настроении» Вонга Карвая. С фабульной точки зрения «Кэрол» — самая простая, а с кинематографической — самая сложная любовная история года: Хейнс снимает женщин через стекла, тела и дверные проемы, всё сильнее замыливая оптику и создавая удушливую, репрессивную атмосферу; но даже несмотря на отсутствие физических препятствий, в финальной сцене останется последнее — посерьезнее осязаемых — препятствие социальной стигмы.
Я отвечаю, что видел фильм, но хочу пересмотреть его на большом экране, и мы договариваемся вместе сходить на «Кэрол» в Москве. Он не может найти мелочь на проезд (нет наличных, только карта). Полезный и всегда на подхвате, я даю ему 18 рублей. На прощание он улыбается и говорит: «Спасибо, люблю тебя».
Март 2016. Вместо того чтобы пойти со мной в кино, он идет на маркет за вещами из новой коллекции Louis Vuitton. В кино я иду с его безразличным мне тезкой. Во время вечернего сеанса[74] мы держимся за руки, и я плачу, имея хорошее прикрытие в виде мелодрамы. После «Кэрол» мы целуемся в парке, но мне приходится прервать встречу. Он продолжает прикасаться ко мне в метро и пытается поцеловать на эскалаторе.
— Что нам сделают эти гетеросексуальные люди? Поколотят нас?
— Именно это они и сделают! — ору я, отмахиваясь от него.
После того как мы прощаемся, ко мне подходят двое агрессивных парней и спрашивают, интересуют ли меня женщины хоть немного, на что я отвечаю, что вообще не чувствую полового влечения, а люди вызывают у меня отвращение, и с этими словами запрыгиваю в вагон метро. Меня трясет, и я понимаю, что тезка слишком торопит события и не стоит такого риска. На следующее утро я составляю в голове текст сообщения.
общая двусмысленность наших встреч (особенно последней) наводит меня на мысль, что ты манипулируешь мной и воспринимаешь происходящее как игру. я очень много времени уделил тому, чтобы восстановиться за последний год, и не позволю кому-либо со стороны или самому себе причинить мне эмоциональный ущерб.