Дорога

– Знаю, знаю, – улыбнулся Родислав. – Она ведь так переживает из-за того, что была с вами резкой. Вы не представляете! Простить себе не может, что голос повышала на вас с Зинаидой Васильевной и дверью хлопала. Она вас очень любит, Николай Дмитриевич, любит и скучает. Как позвонит – так первым делом о вас спрашивает. Тамара ведь тоже меняется с годами, теперь ей даже стыдно за то, как она вела себя с вами. Может быть, имеет смысл пригласить ее к вам на юбилей?

Головин молчал. Родислав терпеливо ждал, когда тесть хоть слово произнесет, но пауза явно затягивалась, и ее нужно было прервать.

– Я вот что подумал, – заговорил Родислав. – На юбилее соберется много народу, и практически все они были, когда вы отмечали шестидесятилетие. Все они видели Тамару, все ее помнят. А что будет теперь? У вас было две дочери, а сейчас за столом сидит только одна. Ведь начнутся вопросы. Вы готовы отвечать людям правду? Или мы все должны будем врать? Нехорошо получится. Подумайте, Николай Дмитриевич, может быть, пора положить конец этой ссоре? Прошло столько лет, Тамара счастлива в браке, наши с вами опасения не подтвердились. Все-таки она ваша родная дочь, в ней течет ваша кровь, она – часть нашей семьи, и негоже эту часть отрывать и выбрасывать на помойку. И потом, не забывайте о Любе: она очень любит Тамару и страшно переживает все эти годы из-за вашей ссоры. Сделайте ей приятное, доставьте ей радость, пригласите Тамару.

– И что, ты хочешь, чтобы я упал перед ней на колени и попросил прощения? – сердито проговорил Головин. – Не будет этого. Кто она такая, чтобы я перед ней извинялся?

– Не нужно ни перед кем извиняться, вы ни в чем перед Тамарой не провинились. Тогда, восемь лет назад, вы поступили так, как считали правильным, а сейчас прошли годы, и вы считаете по-другому. Все изменилось, понимаете? И вы, и я, и Тамара – даже жизнь стала другой. И в этой другой жизни вы имеете полное право вернуть себе дочь. Она очень горюет оттого, что вы с ней в ссоре, поверьте мне. В ней эта боль так и не затихла. И еще одно: мы с вами не молодеем, Николай Дмитриевич, и Тамара с Любой не молодеют, а чем старше мы становимся, тем важнее для нас делается семья. Не работа, не политика партии и правительства, а именно семья. Не нужно ею разбрасываться. Семью надо собирать.

– И где ты слов-то таких набрался, Родька, – неодобрительно усмехнулся тесть. – Чешешь как на проповеди.

– Вы не согласны со мной? – продолжал гнуть свою линию Родислав.

– Не знаю. Буду думать.

– Николай Дмитриевич, думать времени нет. До вашего юбилея месяц остался, если приглашать Тамару с мужем, то нужно делать это прямо сейчас, чтобы они успели заранее отпроситься на работе и никого не подвести. Вы же знаете, к ним запись на много месяцев вперед.

– Ладно, ладно, реже мечи, – недовольно пробурчал Головин. – Уговорил. Пусть приезжают.

– Так я скажу Любе, чтобы она пригласила Тамару с Гришей? – обрадовался Родислав.

– Не надо, – отрезал Николай Дмитриевич. – Я сам.

– Сами скажете Любе?

– Я сам позвоню.

Головин ушел, а Родислав еще долго пребывал в состоянии шока. Мало того, что тесть оказался более или менее в курсе дел Тамары – знает, что у нее в Горьком сложилась карьера, что живет она счастливо и что у нее нет детей, так он еще и номер ее телефона не спросил. Забыл? Не сообразил? Нет, не таков Николай Дмитриевич, чтобы забыть о таких вещах, тем более о Тамаре он, как выяснилось, окольными путями сведения все-таки собирает, значит, и номером телефона обзавелся. Интересно, давно ли? И еще более интересно, зачем? Собирался позвонить? Когда? В связи с чем? Понимал, что ссоре пора положить конец? Вопросы, вопросы…

Оставшись наедине с женой, Родислав в подробностях пересказал ей свой разговор с Головиным и поделился неожиданными открытиями. Люба слушала его, замерев и затаив дыхание.

– Боже мой, Родинька, неужели это правда? Неужели ты поднял вопрос о Тамаре и папа согласился с ней помириться? Я сама ни за что не осмелилась бы затронуть эту тему, а ты… Господи, Родик, какой же ты молодец! Спасибо тебе. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал. Это такой подарок для меня, такой подарок!

– Да ладно, Любаша, ну что ты, – Родислав смутился.

Он, конечно, стремился порадовать жену и затеял разговор с тестем только ради этого, но благодарность Любы оказалась такой горячей и искренней, что, видя слезы в ее глазах, он почувствовал себя неуютно. Да, разговор дался ему нелегко, да, он потребовал большого напряжения, но все равно это было, на его взгляд, такой мелочью по сравнению со страданиями, которые он сам причинил Любе, что принимать ее благодарность показалось недостойным и каким-то… непорядочным, что ли. Словно ребенка обманул или пьяного обобрал.

– Надо позвонить Томе, обрадовать ее, – торопливо говорила между тем Люба. – Господи, Родик, мне даже не верится, неужели этот кошмар наконец закончится? Я боялась не дожить до этого дня.

– Я бы не стал звонить.

– Почему? Боишься, что папа передумает?