Дорога

— Какой смысл, — пожал плечами Вениамин. — Отвлекать еще двух-трех бойцов на конвой. Если они не убежали до сих пор…

— Смысл есть большой, — с ударением на третьем слове ответил капитан. — Мне, например, не все равно, выведу ли я из окружения боевую единицу или… — он запнулся, подыскивая подходящее выражение, — или беспорядочную толпу случайных людей…

Теперь все смотрели на оперуполномоченного.

— Нет, не пойдет, — медленно покачал он головой. Меняя тон, обернулся к стоящим за спиной. — Построиться!

Сергей Болдырев торопливо вскочил с земли. Его брат и Гусев взялись за носилки, Хижняк и Коробков встали рядом, подровнялись, Рогозин с винтовкой через плечо — впереди.

Кадровый снова усмехнулся и коротко козырнул Свиридову.

— Счастливо добраться…

— Спасибо.

С полчаса шли молча. Виктор, кряхтя, обернулся к старшему Болдыреву.

— Стой. Эй, дед, иди-ка понеси… — обратился он к Хижняку.

Хижняк и Коробков сменили их.

— Спасибо, хоть пожрать дали, — снова нарушил молчание.

Ему никто не ответил, хотя думали, наверное, все о том же. А Веня сквозь смутную, еще не до конца объяснимую обиду размышлял: «Хорошо, что их тоже проняло».

Поздно вечером, на краю скошенного луга, возле курившегося туманом озерка разворошили копну сена и без обычного трепа и возни зарылись в пахучую траву. Забываясь беспокойным сном, Свиридов вяло подумал, что спокойнее было бы идти ночью, но куда сунешься в темноте, совершенно не зная мест? Да и не могли его сейчас поднять никакие мысли о возможной угрозе…

То, чего подсознательно опасался Свиридов, произошло на следующий день.

Десятка два солдат в эсэсовской форме, рассыпавшись густой цепью, прочесывали лес. В пятнистых, лягушечьего цвета куртках они двигались медленно, устало, видно, уходившись по оврагам и чащобам.

Обе группы увидели друг друга одновременно.

— Влипли, — прошептал Веня, чувствуя, как ощутимо и гулко заколотилось в левой стороне груди.

Повинуясь негромкой команде унтер-офицера, цепь напружинилась, подобралась, на секунду замерла и быстро развернулась полукольцом навстречу застывшим людям на опушке березняка.

— Рогозин, Гусев! Берите Бельчика и быстрее в лес! — срывая голос, закричал Вениамин. — Бегом! Вы все тоже. Хижняк, останешься со мной. Да быстрее же!

Василий, передергивая затвор, встал возле оперуполномоченного, но Рогозин вдруг кинулся к нему и начал выгребать у электрика из карманов желтые остроносые обоймы. Потом подтолкнул его к носилкам.

— Топай, папашка! Уноси лапти, пока цел…

И себе бы не мог объяснить вор в законе, почему с такой карточной легкостью, словно играя, решил он свою судьбу. Может, было это всплеском обостренного честолюбия и многолетней привычки быть среди своих первым. А может быть, виной тому смутная мысль о том, что впервые за свою долгую путаную жизнь совершает он нечто единственно правильное. Кому, кроме него, оставаться? Оружие только у троих, а какой с Лаптя прок? Электрику почти пятьдесят, старик уже.

Умостившись за поваленной березовой лесиной, Рогозин удобно разбросал ноги и вжался щекой в прохладный приклад карабина.

Остальные, унося раненого, торопливо шагали прочь. Гусев переложил ручку носилок с плеча на плечо, обернулся.

Свиридов, чуть оттопырив нижнюю губу, лежал на боку и торопливо рвал на мелкие клочки какие-то бумаги. Потом стряхнул с рукава обрывки, пристроил перед собой автомат, криво улыбаясь, что-то сказал соседу и, щурясь, кивнул головой в сторону приближающихся фигур. Таким он и запомнился Гусеву…

Вениамин долго вел на мушке солдата, бежавшего впереди. Когда стали различимы черты продолговатого выбритого лица, потянул спусковой крючок. В ту же секунду отозвался карабин Рогозина. Эсэсовец, в которого он выстрелил, продолжал маячить на мушке зато другой, трусивший следом, вытянул руки и боком на землю. В воздухе мелькнули ноги, обутые в короткие сапоги. Тело темной грудой замерло в пожухлой траве.

— Готов мать твою так! — истерично захохотал Рогозин и, двинув затвором, выбросил дымящуюся гильзу.

Свиридов не сразу понял, что его автомат поставлен на одиночную стрельбу и, лихорадочно нажимая на спуск, сделал шесть или семь торопливых выстрелов. Они не достигли цели, но заставили нападавших залечь. Сразу наперегонки затрещали «шмайсеры». Разрывные пули цвинькали над головой, бились о березовые стволы, срезая мелкие ветки. По сигналу, поданному унтером, часть наступающих поднялась и, пригибаясь, побежала вперед, поддерживаемая огнем остального отряда. Веня перевел рычажок на стрельбу очередями.

— Жрите… жрите, гады, — зашептал он.

Автомат бился в руках, выбрасывая рваные языки пламени, дробно отдавая в плечо. Эсэсовцы снова залегли. Вновь все огласилось суматошной пальбой. Вениамин пополз в сторону, знаком показав напарнику следовать за собой. Они медленно отходили, всячески оттягивая время, давая возможность остальным скрыться в лесу.

— Слышь, начальник, — крикнул из-за дерева Рогозин, — вот ведь как бывает! Никогда не поверил, если бы сказали, что вместе с милицией загнуться придется! Даже добровольно!