Дорога без следов

– Клюге тоже профессионал. Он ехал на машине и случайно увидел вышедшего из костела Святой Терезы человека в темном плаще. Вы тоже прекрасно знаете – Тараканов питал просто-таки маниакальную страсть к разным храмам – действующим и заброшенным. Кстати, его странные исчезновения из разбитого костела в сгоревшей деревне так и остались загадкой.

– Дальше, дальше, – не в силах терпеть, поторопил оберфюрера Конрад.

– Улочка была узкая и короткая, – неспешно продолжал Бергер, – Клюге имел прекрасную возможность рассмотреть человека в темном плаще. Заметив приближающуюся машину, тот сунул правую руку в карман и быстро свернул в проходной двор. Но лицо его Клюге запомнил. Это Владимир Тараканов! Характерные надбровные дуги, походка, манера поворачивать голову, жест, каким он наверняка схватился за оружие… Нет, Клюге не мог обознаться.

– Бог мой, – прошептал побледневшими губами Бютцов. – Что же будет, если он попадется не нам?

Оберфюрер встал, сменил на патефоне пластинку, поставив мелодию медленного блюза. Вернувшись на свое место, похлопал ученика по колену:

– Все хорошо, мой мальчик!

– Теперь он не уйдет, – дернулся, как от удара, Конрад. – Я перерою весь город, но не выпущу его отсюда, пока самолично не зарою его труп! Или сожгу!

– Ну, ну, – остановил Бергер. – Не сходите с ума! Наоборот, нам теперь надо беречь его, как ангелам-хранителям, – легкая улыбка тронула губы Отто. – Ему необходимо дать возможность уйти и унести с собой нужную информацию. И только если этого не получится, уничтожать. Слава создателю, у Клюге хватило сообразительности не выскочить из машины и не броситься следом за русским. Не знаю, что тогда могло произойти. Вы знаете, как тот стреляет, – Бергер непроизвольно поглядел на шрам, оставшийся на голове Бютцова, – все могло рухнуть еще не начавшись.

– Но я не хочу верить! – расстегивая душивший его воротник, признался Конрад. – Не могу!

– Вспомните сводку противовоздушной обороны, где отмечался пролет неопознанного самолета, и донесения службы радиоперехвата, – откликнулся оберфюрер. – Несколько дней назад зарегистрировано усиление активности радиообмена со своими хозяевами лесных «хаустгриле» – проклятых раций-сверчков партизанских банд. С чего бы им так верещать в эфире? Значит, в лесу появились гости, которым необходимо постоянно сноситься с руководством, докладывая об обстановке, получая новые сведения и указания. А потом охрана складов замечает ночью подозрительное шевеление на минном поле, открывает огонь из пулемета, шарит прожектором, но никого не обнаруживает. Утром нет даже трупов. Не попали? Возможно, но кто-то же там ползал? Саперы проверяли – в минном поле сделан проход. Дальше неожиданная встреча на улочке, рядом с костелом Святой Терезы… Нет, это все звенья одной цепи, и Тараканов действительно здесь. Я могу поздравить вас, штурмбанфюрер, с успехом первой фазы операции «Севильский цирюльник».

– Что вы говорите?! – Конрад вскочил и заметался по кабинету под ироничным взглядом Бергера.

К черту, пусть смотрит, пусть иронизирует – письмо написано, а договориться с братом без Конрада не удастся. Теперь они связаны одной веревочкой, покрепче призрачных родственных уз, так мало значащих в смутное время. Надо думать что делать, а не приносить поздравления!

– Он хитер, как лиса, и дьявольски ловок, – остановившись перед оберфюрером, Конрад, как рефери на ринге, наклонившийся над отправленным в нокдаун боксером, начал выбрасывать пальцы, словно открывая счет секундам, – адски изворотлив и умен! Вы желаете его легко провести, когда он надул, как сопливых детей, всю абверкоманду Ругге, покойного начальника СС и полиции Байера вместе со всем его аппаратом и наружным наблюдением, а также нас с вами! Вспомните Польшу сорокового, Отто!

Бергер меланхолично поглядел на раскрасневшегося штурмбанфюрера, и тот под его долгим взглядом обмяк и опустился в кресло, вытирая потный лоб скомканным платком.

– У русских есть прелестная пьеса «Горе от ума», – злорадно хохотнул оберфюрер. – Видели или читали? Автора, кажется, зарезали в Иране? Он был дипломатом.

– Отто, ну при чем здесь девятнадцатый век и русский писатель Грибоедов, – почти простонал Бютцов. – Я совершенно не вижу никакой связи.