Дорога без следов

– Достаньте мне пропуск в Москву, – повернувшись к нему, неожиданно попросила она.

– Вона, в Москву? – ошарашено переспросил Сергей Иванович. – К своему Антону хочешь ехать? Только там ли он?

– Нет, – помолчав ответила Тоня. – Некого мне больше попросить, кроме вас. Родные у меня там, устроюсь как-нибудь, главное, чтобы пустили. Не здесь же рожать? Куда я здесь с дитем, кому нужна?

По ее щекам покатились слезинки, плечи мелко задрожали, и Кривошеин, неумело обняв ее, начал гладить по спине, приговаривая:

– Ты это, девка, брось… Слышь, брось. Вредно это для тебя теперь. Сколько уже?

– Два месяца, – уткнувшись лицом в его плечо, глухо сказала она.

– Дела, – протянул Сергей Иванович.

Этого еще не хватало. Гоняет там где-то майор Волков и не знает, что у его невенчанной-нерасписанной намечается прибавление: то ли сын, то ли дочь. И действительно, куда ей здесь с малым дитем податься, когда ни родни, ни жилья, ни бабок с дедками.

– Родня-то, как? – легонько отодвигая девушку от себя и заглядывая в зареванное Тонино лицо, участливо поинтересовался Кривошеин. – Не осудят? Примут?

И тут же пожалел о своем вопросе – нашелся, дурень, чего спросить. И так, небось, тошно ей, хоть в прорубь или в омут головой, а ты выпытываешь-выспрашиваешь, не ведая жалости. Что же война делает с людьми, да и сами люди друг с другом?

– Ладно, ладно, – успокаивая, он встряхнул Тоню за плечи. – Не реви, похлопочу, придумаем чего. Да не реви, говорю, поедешь в свою Москву, договорюсь. Где его искать, знаешь? Антона твоего?

– Зачем? Зачем искать? – вытирая глаза концом косынки, она тонко всхлипнула. – Нужны будем, сам найдет, а навязываться…

– Дура, – не выдержав, в сердцах выругался Кривошеин. – Он же и знать ничего не знает! Его в тот день пихнули в самолет, и полетел. Служба наша такая и жизнь такая, а ты – «зачем». Прекрати реветь, кому сказал! Уладится все. Достану я тебе пропуск, телеграмму дашь, чтобы встречали, а твоего суженого сам поищу.

– Не надо, – достав из кармана халата маленькое зеркальце, она поправила выбившиеся из-под косынки волосы. – Не надо, Сергей Иванович, это я сама так решила и все. Добудьте пропуск и спасибо на том. Извините, пойду я.

Пожав на прощание ее узкую горячую ладонь, он остался стоять посреди приемного покоя – кряжистый, меднолицый, с фуражкой в руке. Мелькнул на лестнице белый халат, как проблеск – слабая улыбка, – и Тоня ушла.

«Может, так и надо? – выходя из здания госпиталя, подумал Кривошеин. – Мужикам воевать, бабам рожать, чтобы и в самую страшную годину не переводился род человеческий. Вон сколько полегло, народу не хватать будет, а тут родится чья-то невеста или новый солдат возвестит о себе криком, освободившись из материнского чрева. Сообщить надо бы Волкову, да вот только не навредишь ли этим ему еще больше, после рапорта Первухина? Кто знает, как там дела повернулись, а домашнего адреса нет. Подождать, пока сам объявится?..»

Так ничего и не решив, он поехал к себе, черкнув для памяти на папиросной коробке о пропуске для Тони…

Глава 5

– Выше знамена… – ревел из динамика большого приемника мужской хор, исполнявший «Хорста Весселя», и бравурная музыка, казалось, заполняла весь огромный кабинет.

Рейхсфюрер, лениво прищурив глаза за стеклышками пенсне, постукивал в такт пальцами по лежавшим перед ним бумагам. Губы его под усиками «щеткой» слегка шевелились, словно он неслышно подпевал хору.

«А почему, собственно, нет, – подумал сидевший по другую сторону стола группенфюрер Этнер. – Генрих тоже человек: жена, дочь, дом, заботы отца и мужа, почему он не может иметь обычных человеческих слабостей?»

«Генрихом» Этнер осмеливался называть рейхсфюрера только мысленно, и это, как ему казалось, помогало не то чтобы сравняться с ним, но по крайней мере видеть в Гиммлере товарища по партии, преодолевать свой страх при вызовах к всемогущему главе РСХА и всего СС.

Несомненно, сегодня речь пойдет о летней кампании – последние испытания на полигоне прошли весьма успешно, фюрер остался доволен, а Геббельс не преминул похвастать перед собравшимися подобранными им для радиопередач фанфарами, звучанием которых будет начинаться каждое новое победное сообщение с фронта.

Да, звуки фанфар действительно впечатляли, но группенфюрер все равно никогда не любил Йозефа Геббельса. Ему претило в нем все – внешний вид, привычки, многочисленные дети и даже его жена – Магда Геббельс. Почему? Альфред Этнер и сам не смог бы точно ответить на этот вопрос. Но ведь бывает же, что человек тебе активно не нравится?

Если рейхсфюрер вызывал в нем страх и уважение, а рейхсмаршал Геринг – брезгливые насмешки своими потугами псевдомецената и нувориша, то министр пропаганды просто был всегда очень неприятен, однако все это группенфюрер держал внутри, никогда и ни с кем не делясь своими мыслями. С кем здесь поделишься?

Не дослушав марш до конца, рейхсфюрер повернулся и выключил стоявший на тумбочке рядом со столом приемник. Повисла тишина.