Читаем Дорога через хаос полностью

Проблемы, которые волновали Анчарова и общество в начале 60–х, уже через 10 лет перестали волновать читателя. В семидесятые–восьмидесятые надо было делать что–то еще, хотя бы для того, чтобы зарабатывать на жизнь. Анчаров сначала не унывал — придумал форму телесериала. Блин получился несколько комом, но скорее от недостатка опыта. Дело в том, что "настоящее искусство" (о котором я упоминал выше) в форме сериала вообще, видимо, существовать не может — разве только, как экранизация классики, но все равно как экранизация, рассчитанная на массы, на домохозяек, на развлечение зрителей. И больше ни на что претендовать в этом жанре не стоит. (Хотя обещал не углубляться, но замечу все же в скобках, что по моему скромному мнению, поп–искусство все равно нужно рассматривать совершенно всерьез, наряду с исскуством "настоящим", хотя бы потому, что оно не только формирует личности, но и создает массовые архетипы — возьмите "Трех мушкетеров" или, скажем "Битлз".) И в этом качестве сериал и нужно было и рассматривать.

А все — и авторы сериала тоже — стали рассматривать это дело с точки зрения "настоящего" кино (мой отец не исключение). Это в корне неверно и такая позиция погубила замечательную в основе задумку. Тут от Анчарова и начали отворачиваться коллеги. Заметьте, что одновременно или несколько позднее вышло несколько фильмов, в том числе теле-, которые авторы и не пытались позиционировать, как "высокое искусство", но которые и сейчас смотришь с удовольствием: "Белое солнце пустыни", "Место встречи изменить нельзя", "Москва слезам не верит". А умные и неплохо написанные, но скучноватые монологи и диалоги героев "День ха днем", в большинстве своем представляющие собой ремейк фрагментов из первых романов и повестей, на экране не смотрелись. А ведь даже в таком виде "День" имел, как бы мы сейчас выразились, неплохой рейтинг — пожалуй, немалая часть современных сериалов, хоть и круто замешанных на бандитской тематике, еще скучнее. Вот бы тогда развить этот успех!

Но я слишком увлекся кинокритикой, в которой, конечно, совсем не специалист. Моя мысль в другом — та самая политика, от которой Михаил Леонидович бежал, как черт от ладана, и стала причиной того, что последний период его жизни был не слишком для него хорош. Общая затхлось атмосферы не могла не сказаться на его творчестве. А с началом перестройки, когда печатали все подряд, у Анчарова не нашлось ничего такого, чего он не говорил или не мог сказать раньше. Он просто не готовился ни к каким перестройкам — они его не волновали.

Однако нам сейчас уже неважно, какие там отношения у него были с критиками и издателями. Мы, возможно, не замечаем — а большинство просто не подозревает — что во многом живем его идеями. Вот один частный пример — авторская песня. Анчаров был ведь не просто основоположником жанра. Он задал тональность всем, кто пришел после него, даже если тот начинал независимо — как Окуджава, например. Были, все это знают, и более блестящие авторы, нет необходимости их перечислять, но можно выразиться так: никто больше не изобрел в авторской песне ничего такого, чего бы уже не содержалось в песнях Анчарова.

Это, повторяю, только один пример — можно привести еще. Скажем, — из совершенно другой области — он предсказал крах направления под названием "искусственный интеллект". Причем предсказал не в общем, а на чем именно это дело сломается. И ведь тогда, когда это все было на взлете! Тем, что рассуждения некоторых экстремистски настроенных сторонников "инженера Полетаева", ведущие свое происхождение от инфантильного большевистского "до основанья, а затем", сейчас кажутся нам идиотскими, мы тоже не в последней степени обязаны Анчарову. И тем, что в общественном сознании "творчество" давно перестало быть только художественным творчеством, признано, что это один и тот же процесс — у художника, ученого, инженера или ремесленника, мы также обязаны ему. Его идеи просто растворились в воздухе, стали им самим, они уже не привязаны к их носителю и часто невозможно определить их авторство. У него было удивительное чувство идеи — он умел свести любую мысль к немногим самым простым принципам и с этих позиций раздолбать ее или, наоборот, расхвалить. В наше время я бы пригласил этого Выдающегося Романтика на работу консультантом по проектам. Неважно, каким — электронных приборов, архитектурных сооружений или научных исследований. Тут он был бы на месте!

Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза