Читаем Дорога через хаос полностью

Удивляют, однако, другие вещи. Во–первых, если Стругацие и иже с ними разобрались с конкретным режимом, то почему Анчаров не разобрался? Или все же разобрался? А если разобрался, то откуда Ленин и прочие его обращения к "вождям" (в "Золотом дожде" он называет Маркса с Энгельсом "великими художниками")? Чтобы прояснить этот момент, я проведу аналогию с другим выдающимся писателем советского периода — Виктором Конецким. Как и Анчаров, Конецкий был глубоко аполитичен (и в конце жизни не слишком восторженно принял перестройку и все с ней связанное), их можно было бы назвать конформистами — если бы не предельная честность и того и другого. Проза Конецкого говорит значительно больше, чем автор в нее вкладывал. Точно так же мой отец (см. выше ссылку на статью) не задумываясь, относит Анчарова к шестидесятнической оппозиции — хотя, на мой взгляд, это натяжка, он не был оппозиционером, если только не относить к оппозиции вообще всех честных людей того времени, что, конечно, будет неправдой. И если Конецкий просто сторонился политики, его интересовали люди и их проблемы, а не особенности системы и борьба с ней, то Анчаров был — действительно был, а не считал себя — намного выше ее. Для него конкретный политический строй не значил ничего. Безусловно, он много и горячо осуждал фашизм — но конкретный фашизм, против которого он воевал, был для него просто реализацией антидеи — противоположностью его Идее, его Красоте, чем–то вроде Мордора, воплощением Сил Зла. А из официального коммунизма он, подобно многим, отфильтровал то, что ему импонировало — религиозно–романтический настрой с заменой мрачноватого христианского Бога на Гармонию, Равенство и Братство и стало это Силами Добра. Можно даже утверждать, что в политике Михаил Леонидович не разбирался совсем — просто неинтересно ему это было, потому, когда дело доходит до конкретизации этих самых Сил Добра, мы не так уж и редко находим у него расхожие штампы советских времен. Это очень хорошо видно по его ранней живописи, но нередко досадно вклинивается и в лучшие творения зрелых лет: "когда этот парень держит копье, над миром стоит тишина"4. А песня "Баллада о мечтах" вполне могла бы стать советским официозом ("… он перепашет шар земной и вдоль и поперек…" — !!!), если бы не была настолько личной и неофициальной по форме. Можно с высокой степенью достоверности утверждать, что сам Анчаров об этом просто не задумывался, как не задумывался, что "Песня про низкорослого человека…" или "Цыган Маша", и даже "Мазы" — песни, в сущности, антисоветские. Антисоветскими — в смысле темы и исполнения — являются и некоторые его полотна благушинской тематики: пара за столиком ("Выпивающие"), пара на улице ("На Благуше")…

Вот вопрос: эти все штампы и общая аполитичность — очень ли плохо? С позиций сегодняшнего дня я берусь утверждать, что нет. Конечно, иногда это режет слух, как вышеприведенная строка из "Баллады о мечтах", но в значительной степени в силу нашей общей политизированности. Ведь "Баллада…", кроме всего прочего, замечательно отражает послевоенные настроения, об этом много написано: казалось, что после такого общего единения, после всех этих адских ужасов, народ уж теперь заживет хорошо, он это заслужил кровью… Анчаров очень точно зафиксировал эти настроения и некоторое лубочное бодрячество "Баллады…" ("И все мальчишки со двора сбегаются встречать…" — просто полотно кисти какого–нибудь Григорьева или Яр—Кравченко) можно ведь рассматривать и как художественный прием, предвосхитивший соц–арт.

Битов заметил, что его поколение «переэксплуатировало свое военное прошлое», я хотел бы скромно заметить, что наше — и шестидесятническое — поколения переэксплуатировали свое советское прошлое. Есть прекрасные произведения антисоветской тематики — «Остров Крым» Аксенова, «Москва 2048» Войновича, песни Галича и т. п. но они хороши вовсе не тем, что они антисоветские. Подобно тому, как хемингуэевский «Колокол» есть выдающееся произведение не потому, что оно антифашистское. Политическая направленность ничего не добавляет и не убавляет в этих, по–современному выражаясь, текстах. Вот великий Иосиф Бродский — ведь он тоже был глубоко аполитичен, это просто жернова системы его так перемололи… Или — из другой оперы — Конрад Лоренц не стал менее выдающимся биологом оттого, что воевал в составе гитлеровской армии на Восточном фронте. Политика не имеет прямого отношения к науке или к искусству — берусь утверждать, что политическая ангажированность погубила Солженицина, как писателя, автора "Одного дня…" и "Матренина двора". Можно написать и «Гулаг», или «1984», к примеру, — и это выдающиеся книги, во многом сформировавшие наше мировоззрение и ставшие явлением культуры — но не явлением искусства. В связи с этим я мог бы сказать много недобрых слов в адрес концептуализма, но оставлю это до более подходящего случая.

Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза