Среди противопехотных мин разнообразия куда больше, да и работать с ними намного опаснее. Многие из них вообще разоружению не подлежат – проще погибнуть, чем снять взрыватель с боевого взвода. Есть мины, так сказать, индивидуального применения, на них подрывается тот бедняга, кто точно поставил на них ногу. Но есть и противопехотные мины, поражающие сразу многих. Например, немецкая «лягушка», или шпрингмина, что выбрасывается вверх и подрывается на высоте пояса человека, раскидывая шрапнель вокруг. Или наша ПОМЗ – такая вот чугунная штуковина с насечками на корпусе, как у гранаты РГД, насаженная на колышек и с натяжным взрывателем. Зацепишь подходящий к ней тросик – мина и взорвется. У немцев тоже что-то похожее было, и даже с бетонным корпусом, куда заливались разные металлические отходы. Тоже эрзац военного времени. Встречались мины в виде бетонной пирамидки, из которой торчал взрыватель.
Да, эрзацы добрались до выделки противопехотных мин, потому и «лягушки» стали попроще в изготовлении. И корпуса мин стали делать из стекла (мина выглядела как стеклянная салатница со стеклянной же крышкой, и даже взрыватель стеклянный). Деревянных тоже хватало, еще были мины из какого-то картона с водостойкой пропиткой, но такие мины попроще обезвреживать. «Лягушка» сама вроде как несложна в обезвреживании, но там возможны разные сюрпризы судьбы и противников, потому как мины выпускаются с браком, портятся от времени и погоды, к тому же существуют специальные ловушки для сапера, что начнет снимать мину.
Время тоже работает двояко: с одной стороны, в войну широко используют разные суррогатные взрывчатки, которые и от времени, и от попадания воды портятся. Но есть и взрывчатки, что позднее становятся более чувствительными. Скажем, хорошо полежавший мелинит более опасен, а аммоналы, наоборот, слеживаются и могут сработать только частично или вообще не взорваться.
Костя Рябцев на такой мине подорвался под Чарным: рванул взрыватель, а основной заряд – нет. Прокис. В итоге ожоги, небольшая контузия, пара осколочных ранений, но живой – вместо превращения в фарш. Кто-то за него крепко молился и отвел неминуемую смерть. Хотя я думаю, что от такого стресса потом могут и болячки повылезать: от облысения на нервной почве до язвы или чего-то подобного. Вернется Костя домой и будет жить счастливо с семейством, но уйдет раньше, чем мог бы, потому как сходил в атаку, подорвался на такой мине, танк его долго пытался размазать по земле, поглядел на живые скелеты узников в лагере, и все это отразилось на здоровье. Раз – атака вроде той в Воронеже с огнеметом, два – подрыв, когда уже счел себя покойником… А где-то внутри это оставило след, и прожил меньше.
Немецкие минные поля в основном встречались у переднего края, много их было перед второй линией обороны. Глубже – далеко не всегда. И правильно, иначе бы мины в собственном тылу мешали своему маневру. Ребята, воевавшие в 43-м и вернувшиеся из госпиталей, рассказывали, что от Смоленска до Орши у немцев были пять или шесть полос обороны. От Миуса до Мелитополя – столько же. И чем глубже, тем меньше вероятности наткнуться на минные поля. Но при одном условии: немцы должны отступать так быстро, что у них не хватит времени их поставить. Вот тут и важно, чтобы танкисты опережали их и не давали немцам задержаться на этих промежуточных рубежах.
Зацепятся они на третьем по счету рубеже – значит, на четвертом и пятом их саперы успеют поставить минные поля. Чаще всего у них получалось при отходе минировать дороги. Ну и не забывали про обочины и кюветы. Как обычными минами, так и разными хитрыми штуками вроде подрываемого в нужный момент бетонного обелиска. Он падал, перегораживая дорогу или улицу. Ну и мосты, конечно, подрывались и сжигали. Если это им давали делать.
Как боролись мы с минами? Ну, пока готовится наступление, мы больше занимались разведкой минных полей. Высматривали днем, ночью ползали по нейтралке и изучали, что там с минами делается. Часть мин при этом снимали, образовывая проходы в своих и немецких полях. Увы, иногда минные поля наши и немецкие друг в друга переходили или наслаивались.