Дальше начиналось вот что: пехота, которая должна была подпереть штурмовиков, а потом сама обогнать их и продвигаться дальше, застревала. И тогда опомнившиеся немцы начинали контратаки. А порыв наших ребят уже израсходован – ну нет у человека сил, чтобы рвать и рвать далее до Берлина без остановки. И боекомплект уже не полон, а пехота все чешется и чешется. И контратаки отбиваются автоматным огнем, хотя уже кончаются патроны, и осталась пара ручных пулеметов на взвод. Винтовок и «максимов» с минометами штурмовики не имели, отсюда тяжелые потери, причем не в атаке.
Почему это происходило? Разговоры ходили разные, иногда и прямо для СМЕРШа. Я лично думаю, что хватало всего, но большая часть – от недостаточного умения и понимания. Для примера, как потом готовились штурмовые батальоны в пехоте? Пехота сдавала трехлинейки, а получала автоматы на всех. Старые и с плохим здоровьем переводились, батальон пополнялся молодежью.
И, что самое главное, дополнительная учеба. Наверное, не шибко активных и понимающих офицеров тоже убирали, поскольку такой батальон был только один в полку, а на дивизию их было два-три. Тогда можно было надеяться, что все понимают, что им надо делать. А для того, чтобы они еще и смогли это делать, нужен был боевой опыт именно в штурмовых атаках. А раз этого не делалось тогда, то чего можно было ожидать?
Теперь же, весь сорок четвертый год, пошла другая форма использования. Старались, чтобы наши инженерно-штурмовые батальоны не работали по отдельности, а становились усилением стрелков. То есть бой организовывал пехотный комбат, у которого для штурмов были не только его пехотинцы, но и усиление за счет нас. И когда нужно, он подавлял огонь из здания своими пулеметами и приданными пушками, а мы уже под прикрытием их огня подтаскивали заряды под дом. Мы же и задымление создавали. Поскольку теперь в состав штурмовой группы входили не одни стрелки либо саперы, а все вместе, да еще и ПТР, пулеметы, огнеметчики, орудия, танки и самоходки, то так и организовывался концерт оркестра, в котором кто-то играет на гитаре, а кто-то – на барабане, но только когда надо, а не когда захотелось. Хороший дирижер – и музыка звучит. Плохой дирижер – не звучит. Бывало и как в прошлом году, когда в атаке на высоту терялся десяток человек из роты, а на удержании ее – две трети состава. А кто-то долго собирался и все не успевал.
Как мы вооружались для штурма? Автомат, запасной диск в подсумке. Гранат обычно три. Противотанковая и две «сталинградки». В городах набирали еще по бутылке с КС. Против танков они уже широко не использовались, а вот устроить пожар в доме с немцами – милое дело. Где мы вот так подпалим, где – огнеметчики. Финка нам полагалась по штату. И разный саперный инструмент, и имущество. Как на себе, так и в повозке, которая взвод сопровождала и в которой лежало все, что может понадобиться. Кошка с веревками – одна на три-четыре человека, щупы – приблизительно на столько же, земленосные мешки, заряды взрывчатки – у каждого плюс еще несколько на взвод помощнее, противотанковые мины, штурмовые лестницы (если нужно, то даже деревянные), ножницы для проволоки, большие лопаты и кирки с ломами, термитные шары… Всего и не упомнишь. И все нужно: ломом пробиваешь отверстие в стенках и перекрытиях под заряд, чтобы проломить их.
Для чего мешки? А для забивки. Есть такая тонкость в подрывном деле. Поясню: если положить кучу шашек под стенку и подорвать, то что произойдет? Взрыв пойдет куда угодно, и туда, куда надо, чтобы разрушить стенку, и для того, чтобы просто сотрясти атмосферу. А нам нужно, чтобы только на стенку. Вот заряд и помещается в ямку, приваливается мешками, чтобы взрыв пошел на стену, а не в противоположную сторону.
Например, дот, в котором я воевал под Кингисеппом. Если подрывать изнутри, то хватит 50 килограммов тола. Если подрывать снаружи, нужно несколько сотен. Вся разница из-за того, что взрыв снаружи работает и на содрогание атмосферы, а не только на разрушение. А внутренний взрыв – только на дело. Вот потому нам и привезли в дот два ящика тола, чтобы при отходе подорвать его, если будет такая нужда.
Да, насчет нагрудника. Ходил я и в нем. Иногда. Их в наличии было на треть состава, потому давали тем, кто в них нуждался. Вот каска была у всех. Нагрудник не очень был удобен, особенно для саперных работ. Защищает-то он грудь и живот, а когда ты разминированием занимаешься, то лежишь на животе. Потому хоть кираса, хоть нет – тебе от осколков и пуль прикрыться нечем. Когда в атаку идешь – другое дело. Винтовочная пуля их пробивала, а вот пуля из немецкого автомата – нет. Даже очередь не брала, как случилось под Дымно. Хотя удар был как от доски по туловищу, удивительно, как только ребра не треснули. Но они уцелели. На кирасе – три вмятины, синяк вполне роскошный, но дышать не больно, неприятно только щупать. А немец? Ну что немец, мундир-то на нем от наших пуль не защищает. Три пули на три пули, только я встал и, ругаясь, пошел, а он – нет.