Дорога через прошлое

Пришлось поднапрячься и не только пулеметы искать, но и мины ставить, в разведку ходить. И так четверо суток и пять километров фронта на батальон. Немцы там были далеко не в полной силе, но и не на последнем издыхании, потому совсем тихо не было. Затем явился стрелковый полк и нас сменил. В ротах его по тридцать – тридцать пять человек, и рот в батальоне только по две. А чего ожидать от полка, протопавшего за лето почти всю Белоруссию и изрядный кусок Польши?! Пополнять не успевали, а там – потеря, там – потеря, и все это складывалось. Большую часть трофейных пулеметов и этот вот «Гочкис» передали им, но наш взвод один МГ зажал, потому как на новом месте может случиться та же самая картина: мы без усиления и немцы перед нами.

И кто же волок трофей на горбу? Тот самый Егорычев, как самый сознательный. Назвать себя самым умным или самым сильным совесть не позволяет. Но самым предусмотрительным можно, ибо я взводному предложил взять с собой трофей, обездолив пехоту. Ну, лейтенант и ответил: «Твоя инициатива – ты и тащи!»

Волок дополнительный груз (а он гнул в дугу) и размышлял, что лучше: вот я проявил инициативу и таскаю теперь пулемет зазря, ибо он не понадобился, или, если я оказался пророком, но мне не поверили, пулемет не взяли, и оттого в бою кто-то погиб? Оказаться пророком – это приятно, но все же лучше, чтобы никто не погиб. Но мучился я всего часа два: лейтенант в воспитательных целях мне груз подвесил, а потом дал команду, чтобы меня меняли на переноске МГ. Это я оценил, но смысл демонстрации, что инициатива наказуема ее исполнением, так и остался непонятен. Начальство – оно такое, все свои резоны не раскрывает. А я в военном училище не учился, потому не знаю, может, так и принято будущих офицеров учить.

Наташа мне рассказывала, что медсестры тоже многому учатся, в том числе и вне учебного плана. Например, тому, что надо как-то больных воспламенить, чтобы они не только клизмы принимали и оттого выздоравливали, но и сломавшийся патрон починили или, там, тяжелый шкаф передвинули. Наташе в той частной клинике чуть попроще, там есть специальный человек для этого, хотя этот тип в выходные не работает, приходится вызывать из дому. А на старых местах работы так и было – или сама шкаф подвинешь, или найдешь добровольца-помощника…

Вот такой курс подготовки проходить приходилось. Пока про него расскажешь, аж язык устает. А это все делать – мама родная! Пока научишься, пока понимать начнешь, пока руки сами все будут делать… Но на дворе не сорок первый год, поэтому учили долго и тщательно. И в летнее наступление пошли не неучами. И не зря учились: рухнули немецкие укрепления, а за ними и вся группа армий ухнула в несколько котлов. К тем, что близ Бобруйска, пришлось приложить руку. Вообще какой-то удивительный пируэт судьбы: из защитника укреплений стал их уничтожителем. И, что еще интереснее, уничтожитель из меня получился лучше, чем защитник. Правда, этому меня дольше и лучше учили, но факт налицо. И служба в штурмовой Рогачевской бригаде мне понравилась, хотя, на мой взгляд, многовато было нештурмовой работы – мостов, уничтожения минных полей в тылу, дорожной службы, постройки бань. Но тут, скорее всего, выходило так, что все это мешает, и делать эти работы надо, а остальные саперные части в разгоне, ибо работы им было выше крыши. Ну, начальство глянет: а рядом наш штурмовой инженерно-саперный батальон обретается. Ага! Саперы! Вот их и бросают на неотложное дело. Штурмовать нечего? Тогда чистим станцию от следов боев и минирования.

С осени, когда бои на фронте затихли, нам еще долго не было покоя. Совершенствование обороны, работа на дорогах и прочее. Я раньше говорил, что пехотинцу работы всегда хватает. Саперу вообще покой только снится как нечто недостижимое и нереальное. А когда война кончится, он вернется в разрушенный свой город, поселок, село и будет отстраивать, что требуется. «И вечный бой!» (и далее по тексту). А мне гигантские объемы работы помогали меньше думать о Наташе.

Идя к камню, я не рассчитывал, что так все будет долго. Но текли месяцы и уже даже годы, а жена виделась только во снах, да и то как редкий подарок. Конечно, мои товарищи, как и я, тоже своих родных не видели годами и месяцами, но все же, все же…

А у меня еще бывала такая мысль: что будет с Наташей, если какой-то немец не промахнется или я его сюрприз не замечу? Вот-вот. От таких вопросов впору на стенку полезть. Если же начнешь думать про то, что есть какой-то мой двойник, что воевал где-то под Питером и погиб в Риге, хотя я тогда вернулся к себе, а сейчас снова пришел в это время, то голова вообще кругом идет. Так что саперная лопата или щуп выручают от разрыва души. Лучше ковыряться в земле, отыскивая мину, чем в этой метафизике.

Но есть еще один метафизический момент, от которого вообще оторопь берет. Я вслух про него и говорить не хочу. В романах такое бывает, но лучше этого в жизни не знать.