Я нащупала в темноте какую-то корягу, дернула ее и стала вслепую отмахиваться от назойливого жука. Разглядеть что-либо в кромешной темноте не представлялось возможным, а потому потуги мои были просто смешными. Но остановиться я тоже не намеревалась. Все же страшно, когда у тебя над головой жужжит нечто подобное. А как подумаешь, что это нечто наверняка умеет еще кусаться или жалиться, так вообще не до сна становится.
Благо рядом со мной находился пернатый. Его попытки в устранении причины излишнего шума, в отличие от моих слепых кульбитов, увенчались успехом. Я услышала, как звонко клацнул клюв, потом что-то аппетитно захрустело, и, громко сглотнув, феникс вновь улегся на пуховую подстилку.
— Приятного аппетита, — прошептала я, до глубины души сраженная поведением своего ненаглядного.
Нет, все же разумностью и цивилизованностью тут и не пахнет. Сначала луговую собачку прямо сырую сожрал, теперь вот еще и жука. А если я ему яйцо подложу, высиживать станет? Ох, Фауст, быстрей бы ты обратился…
Рассвет, как это часто бывает, подкрался незаметно. Я чуть приоткрыла глаза и увидела наливающееся красками небо. То тут, то там розовели, алели и рыжели яркие красочные всполохи, обещая ясную безветренную погоду. Просто замечательно!
Блаженно потянулась и раскинула руки в стороны. Хорошо. Мягко, уютно. Повсюду теплый пух, что щекочет пальчики и лицо. А отдельные пушинки, подхватываемые ветром, подлетают вверх. Чтобы осесть на лбу или волосах, пощекотать нос или ушко. Я мимолетно улыбнулась, скидывая с лица проворную пушинку, а когда положила руку обратно, неожиданно наткнулась на чью-то ладонь. Большую, горячую. Мои пальцы мгновенно сжали и, повернувшись, я встретилась взглядом с Фаустом.
— Доброе утро, — чуть хриплым ото сна голосом произнес мужчина, отчего внутри все затрепетало, завибрировало, а ладони буквально зачесались, так сильно хотелось до него сейчас дотронуться.
Не только до руки. До лица. До шеи. До волос, в которых запутался невесомый серый пух. Ощупать с ног до головы. Убедиться, что это и правда он. Живой, невредимый. Прежний Фауст.
А он смотрел прямо на меня, и глаза цвета вечернего предгрозового неба улыбались, мягко мерцали, отражая ярко-розовый восход за спиной.
— Фауст! — не смогла сдержать порыва и потянулась к нему.
Мужчина подался навстречу, разом перевернулся на живот и склонился над моим лицом, щекоча близким дыханием и очень задумчиво, внимательно меня разглядывая. Потом так же задумчиво погладил большим пальцем подбородок, с нажимом провел по нижней губе и, поймав мой нетерпеливый вздох, довольно ухмыльнулся.
Опять дразнится, зараза белобрысая! Ну уж нет, на этот раз не сбежишь.
И я потянулась рукой к его затылку, чтобы притянуть к себе, но раньше, чем я успела это сделать, он сам склонился к моему лицу и нежно, практически невесомо, коснулся губ. А потом еще раз и еще. И я осмелилась запустить пальцы в длинные светлые волосы, что шелковистым водопадом стекали по плечам и голой спине мужчины. И плевать, что ему не нравится, когда их трогают. Сейчас мне точно можно все.
От моего прикосновения длинные локоны скользнули вниз. Пощекотали уже мое собственное лицо и шею, отчего я, не сдержавшись, хихикнула. А Фауст, на мгновение прервав поцелуй, судорожно выдохнул и потерся о мою руку, прося продолжения ласки.
Не нравится, значит, когда трогают волосы?! Кажется, кое-кто нагло мне врал! Вот ведь, обманщик пернатый.
Я сильнее зарылась пальцами в шелковую гриву и притянула феникса обратно к себе, теперь уже сама целуя его, ничуть не стесняясь, что я девушка и мне положено быть кроткой и покорной. К черту стереотипы, я и так уже давно их разбила. Причем не единожды.
Фауст с готовностью ответил, легко подстраиваясь под движения губ. Нежно лаская, сводя с ума своей близостью и теплом, исходящим от крепкого поджарого тела. Касаясь остреньким шаловливым язычком губ. Но как я ни пыталась его поймать, он все время ускользал, дразнясь, играя. И на сей раз игра была мне очень даже по вкусу. Я почувствовала, как его рука скользнула ко мне на талию, с нажимом погладила поясницу и перебралась на бедро, чтобы пройтись по нему мимолетным прикосновением и тут же вернуться на место.
Шалун! Хотя я, кажется, совершенно ничего уже не имею против подобных шалостей…
А поцелуй меж тем из трепетного и нежного перерос в глубокий и чувственный.
Ммм… В высоком качестве его поцелуев мне уже довелось убедиться. Но сейчас все было будто впервые. Ощущения накрыли с головой. А перед мысленным взором неожиданно встал стол арбитров. И все судьи один за другим как по команде поднимали вверх таблички десять-ноль.
Короче, оторваться от губ феникса было ну просто невозможно. Даже несмотря на то, что воздуха периодически не хватало. И грудь болезненно сжималась, требуя глотка живительного газа. В этом была какая-то своя прелесть. И я четко решила, что лучше уж задохнусь, но от Фауста не отлипну!