Дорога домой

Анна Гавриловна, как и обещала, выяснила у мужа, что за слухи расползаются по Москве о каком-то заговоре или готовящемся перевороте, и прибежала с этим к святому отцу. Разговор состоялся все в том же саду за храмом, в уютной беседке, ближе к полудню. Чаю на этот раз не было, как не было и киевского вишневого варенья, московского печенья и парижских сладких сухарей. Оба торопились – один выслушать, доложить, куда следует, и поспешить к службе, а вторая – сообщить батюшке все, что вызнала, и скоренько вернуться домой. Да и нашептывала-то Анна Гавриловна скороговоркой, нервно оглядываясь, будто выдавала страшную государственную тайну:

– Вот так Александр Васильевич, муж мой, и сказал: надо, мол, быть готовой к тому, что на родине может многое поменяться. Я к нему с вопросами, как вы велели…

– Я не велел, дочь моя, – недовольно сопя, прервал прихожанку отец Василий, – а напутствовал! Ради общего блага.

– Простите, батюшка, – покраснела Анна Гавриловна. – Мы в миру такие неловкие, такие неловкие!

– Продолжай, Анна Гавриловна, продолжай, – смягчился отец Василий.

– Так вот, батюшка, – захлебывалась взволнованная прихожанка, – муж мой не был со мной полностью откровенен по причине, вам, надеюсь, известной – всё же служба обязывает придерживаться определенных ограничений – но, так или иначе, кое-что сказал. Мы специально для этого вышли из дома в Булонский лес… погулять.

Отец Василий заметно подался вперед и чуть развернул голову ухом к прихожанке.

– Говорит, – горячо продолжила Анна Гавриловна, – какие-то ответственные и важные государственные мужи находятся нынче на распутье: думают, смириться ли с новым веянием в политике, представленной товарищем Горбачевым, а также товарищами Яковлевым, Лигачевым, Шиварнадзе и некоторыми другими, или дать им… простите, Бога ради, батюшка, не мои сии слова, лишь цитирую… веслом по заднице, чтобы летели к веселой матери вместе со своей перестройкой, гласностью и плюрализьмой. Так и сказал: «с плюрализьмой». Еще засмеялся. Слово, мол, смешное.

– М-да, смешное, – задумчиво протянул отец Василий. – Очень смешное! Ты говори, говори, дочь моя.

– Так это всё! Говорит, и так может быть, и эдак, мол. И переворот, и даже очень наоборот. Почти стихами… Бумаги он какие-то пишет, планы! На все случаи, для своих воинов! Вы ж сами их так называете! – Анна Гавриловна в страхе, что опять не вовремя сослалась на слова отца Василия, забегала глазами. – Как, мол, им быть, если рифма перевернется! Готовятся! Говорит, везде так. Я, так понимаю, батюшка, что это значит: во всех наших посольствах, во всем мире. И так, и эдак ожидают…

Отец Василий тряхнул головой:

– Выходит, скоро уже? Ежели готовятся…

– Выходит, батюшка.

– Ну и ладно! Наше дело стороннее. Мы люди маленькие, к Богу приставленные. Пусть уж миряне сами как-нибудь.

Он вдруг строго взглянул на Анну Гавриловну, быстро перекрестил ее, сунул для лобызания руку и тут же легко толкнул в плечо.

– Иди, иди, дочь моя! И о нашем разговоре забудь! Случайный он, совсем даже ненужный. Иди себе с миром! Благословляю! Бог тебе в помощь!

Сразу после ухода прихожанки отец Василий вбежал к себе в «келью», как он называл свое довольно комфортабельное жилище при храме – о пяти комнатах и двух кухнях (зимней и летней), и набрал на память московский номер. Ответил густой поставленный бас, который обычно бывает лишь у дьяконов:

– Вас слушают.

– Отец Василий, из Парижа, беспокоит.

– Угу.

– Как велено… проверил слухи.

– Угу.

– Так и есть, готовятся. Поступила команда из Центра. На два случая – если перевернут власть и если их самих… того… перевернут. Везде так, во всех резидентурах, простите за слово. Мирское оно, не от Господа.

– Угу.

– Выходит, и наверху нет согласия, коли в такие службы приходят взаимоисключающие приказы, да еще из одного и того же источника! Говорят, скоро уже, очень скоро! Вот, собственно, и всё, что могли… из наших, так сказать, Палестин. Я устно вам, лично, без бумаги. Это ничего?

– Угу.

– Благословите, святой отец!

– Угу!

– Мир и вам. Благодарствую. Целую руку.

Разговор закончился и вспотевший до исподней рубашки отец Василий торопливо перекрестился и поспешил в храм готовиться к службе. К тому времени, должно быть, уже пришли хористы – две пожилые дамочки и два среднего возраста прихожанина, все четверо из черниговских хоровых певцов, что в панике покинули Украину сразу после Чернобыльских событий, и правдами и неправдами осели во Франции.

Московский собеседник отца Василия тем временем почесал затылок, заросший густой гривой, и, обтерев пот со лба, решительно закрутил на телефонном диске важный номер:

– Подтверждается из всех источников, – сдержанно, подавляя мощный природный бас, загремел он в трубку. – Сейчас последний звонил! Так и есть: поступила команда прямо отсюда. Везде, похоже, одна и та же. Думаю, от самого Багдасарова. Уж очень хитра! И вашим, так сказать, и нашим! Человек он осведомленный, а коли и он не уверен, так не следует связываться ни с теми, ни с другими. Выжидать надо! Кто одолеет, с тем и договариваться после.