Дорога домой

– Вы! Вам доверено! – твердо заключила Давлетбаева. Она очень не хотела оставлять вместо себя того, кто сделает всё возможное, чтобы затмить память о ней, а эта маленькая мышка, как бы ни тужилась, выше своего росточка никогда не прыгнет. И еще она предчувствовала острое наслаждение от ощущения того, как воспримет этот ее последний каприз стайка мелких, зубастых грызунов. Раиса Ринатовна любила доставлять себе необычные удовольствия.

– А как же вы, Раиса Ринатовна? Куда же вы? – запричитали все.

– А это пока секрет! Всему свое время!

– Э! – вдруг оправилась от первого шока Рукавишникова. – Я что же, теперь здесь сидеть буду?

В ее голосе как-то слишком быстро зазвучали нотки радостного возбуждения, что немедленно насторожило всех. К слову сказать, эта общая настороженность пробудила не сопротивление обстоятельствам, а скорейшее к ним приспособление. Суть ее состояла как раз в том, что исчерпывающе объясняло поведение нескольких поколений советских граждан: сопротивляться они разучились уже давно, а вот приспосабливаться, а, значит, так или иначе потворствовать развитию вредных и крайне опасных для жизнедеятельности национального организма обстоятельствам, умели и видели в этом единственный путь к спасению.

Хотя достаточно было лишь немного задуматься над механизмом работы этого процесса, и стало бы совершенно очевидно, что лозунг «свобода или смерть» куда более полезен для организма, нежели трусоватое «стерпится-слюбится». Потому что в таком случае еще, пожалуй, остается шанс выжить, а не мутировать в свою полную противоположность, выраженную уродством и слабостью. А это, как известно, природой никогда не поощряется и потому заводится ею же в зоологический тупик. Особь, вид исчезают, а, значит, исчезает и нация. Так что приспособляемость иной раз – дело крайне непродуктивное!

Но разбираться в этих философских хитросплетениях педагогический коллектив специнтерната не стал, потому что у него в этом не было ни малейшего опыта. Даже «Три Николая» немедленно уступил своим врожденным страхам и запрятал как можно глубже свои нереализованные амбиции.

– Чудесное решение! – первым воскликнул он и с тревогой впился в глаза «биологини» Рукавишниковой. – Лучше и не придумаешь! Вот ведь мудрость руководства! Вот ведь ход! Враги оторопели, я убежден!

Какие враги и почему оторопели оттого, что мелкую мышь назначили на хищный пост, никто из педагогов понять не только не мог, но даже и не намеривался сделать это. Просто мысль приняли как свежий лозунг и горячо зааплодировали.

– Браво! Поздравляем! Дорогая вы наша Любовь Антоновна! – раздавалось со всех сторон. Люди поднялись, пришли в движение, восторг неожиданно вспыхнувшей любви к мелкому грызуну грозил перерасти в массовую истерику. Раиса Ринатовна очумело оглядела коллег и подумала, что не до конца знала их, что переоценивала влияние собственной личности на каждого из них и что чаще, чем следовало, принимала их преданность за чистую монету. Она густо зарделась и резко хлопнула ладонью по столу. Все одновременно вздрогнули и разом обернулись к ней. Рукавишникова тоже привычно приподнялась и испуганно-преданно вперила подслеповатые глазки в раскрасневшееся лицо директрисы. Она вдруг с ужасом подумала, что всё это было лишь шуткой или даже испытанием на верность. И теперь всем несдобровать! Такой интернат! Такие возможности! Регулярные продуктовые заказы в спецраспределителе, блестящие характеристики, поездки в Болгарию, Венгрию, Польшу и в ГДР с делегациями по обмену педагогическим и политическим опытом, наконец, зарплата на пятнадцать процентов выше, чем в обычной средней школе – за секретность, за ответственность, за вредность, то есть за государственную полезность. Да мало ли! И всё так неожиданно обвалилось, так глупо распласталось и теперь ни за что не поднимется!

Вероятно, такие же мысли были у всех, но Раиса Ринатовна вдруг криво усмехнулась:

– Но! Но! Загалдели! Я еще пока здесь! Старый король еще не умер, чтобы орать его наследнику «да здравствует король!» Завтра! Завтра, друзья мои, наша уважаемая Любовь Антоновна вступит в свои права. А сейчас все по местам: нас ждет молодое, трепетное поколение, которому нет дела до кадровых революций! Хотя, впрочем, это и не революция, а скорее – эволюция! Не так ли, преподаватель биологии, товарищ Рукавишникова? Эволюция?

Любовь Антоновна после секундного замешательства закивала. Педагогический коллектив облегченно выдохнул и широко заухмылялся. Загремели стулья, зашелестели платья, заскрипели ботинки, и Раиса Ринатовна осталась одна в окружении нажитого ею скарба. Она грустно улыбнулась и устало махнула рукой, будто отгоняя от себя рой навязчивых мелких мошек.