Дорога домой

Утро уже было в самом разгаре, когда о нас всё-таки вспомнили. Замок загремел и дверь со страшным скрипом, отозвавшимся в моей голове раскалывающей болью, открылась. В проём заглянул вояка, проконтролировал стволом автомата пространство сарая и впустил внутрь женщину средних лет, достаточно миловидную, с, прямо скажем, выдающимися формами. Женщина занесла булку чёрного хлеба и луковицу:

– Вода в ведре, – буркнула она, брезгливо глядя на нас, потом, недовольно дёрнув плечом, важно выплыла прочь.

– И не тяните. Жрите быстрее. Скоро поедем. Никто вас ждать не будет, – пролаял охранник. Дверь опять заскрипела, доставляя мне очередные страдания, и закрылась.

Поесть мы успели едва-едва. Опять мучительный скрип и в дверь ввалилась толпа уже успевших принять грамм по сто дезертиров:

– Готовы? Давайте на выход, – скомандовал здоровый парень в разгрузке поверх камуфляжа.

Мы поднялись и пошли на улицу. Меня мотыляло из стороны в сторону, голова кружилась и Димке пришлось меня поддерживать. Выйдя на улицу, я опёрся спиной о стенку сарая и осел на ватных ногах. Всё. Пусть меня хоть расстреляют. Дальше я не ходок. Димка теребил меня за плечо и что-то говорил, но мне уже было всё равно.

– Ты, Костян, что натворил! – Раздался голос того, в разгрузке. – На хрена ты его так прикладом приложил? Кому мы его сейчас продадим? Кто его такого купит? Людям работники нужны, а не доходяги!

– А что, сразу я, Старый?

– Не ты ему прикладом в рожу засветил?

– Ну, я. Он как заговорил, я, прям, ротного нашего перед собой увидел. Не сдержался. Тоже офицер, зуб даю! Как я это офицерьё ненавижу! Старый, а давай мы его пристрелим и все дела. Всё равно сам сказал, что его никто не купит.

– Ты, салабон, совсем оборзел? Богатый, товаром разбрасываться? Затаскивай его назад в сарай. Дня два отлежится, потом продадим.

Меня подхватили под руки, как куль потащили внутрь и бросили на солому. Какое-то время спустя было слышно, как завелась машина, как бы не наша вахтовка, поработала немного на холостых оборотах, потом, судя по удаляющемуся звуку, поехала. Весь день я провалялся на соломе, временами выпадая из действительности. Есть совсем не хотелась и, только, периодически глотал воду. Вечером я слышал, как приехала машина. Никого в сарай       не завели, что означало только одно: моих друзей продали, значит я их больше не увижу. Обидно. Та же женщина занесла опять хлеб и, презрительно плюнув, опять ушла.

За ночь я немного пришёл в себя и меня днём даже выпустили на прогулку во двор. Я сидел на штабеле брёвен, греясь на ласковом весеннем солнышке, и наблюдал за постояльцами хутора. Общество однозначно было неоднородным. Главный – тот здоровяк по кличке Старый, который сожительствует с хозяйкой. Остальные одиннадцать человек представляли собой слоёный пирог из двоих ближайших подручных, шести бойцов и четырёх молодых солдат, «духов» по солдатской иерархии. Нравы достаточно вольные. Службой никто не обременён, разве только молодые несут службу по охране. Кроме хозяйки на хуторе я заметил ещё несколько молодых женщин довольно лёгкого поведения. Вообще, здесь царила довольно праздная атмосфера, где жили в своё собственное удовольствие, не задумываясь о завтрашнем дне. Вечером ко мне зашёл Старый:

– Ну, что, ты, вроде оклемался. Завтра готовься. Поедем на базар. И учти, с тобой больше никто возиться не будет. Опять начнёшь из себя доходягу корчить, в ближайшей канаве пристрелю. Понял?

– Понял.

– Старый! Это по любому офицер! – ворвался в сарай Костян. – Дай я его грохну!

– Остынь. Мы его продадим. Аслану, – глумливо ухмыльнулся Старый. – Всё. Пошли. А ты готовься. Завтра чтобы был как огурчик.

Они вышли из сарая и, топоча берцами, пошли к дому. У меня ночь для того, чтобы что-нибудь придумать. Эх, остался я один. Втроём можно было бы что-то предпринять. Напасть на часового? Нереально. Воду и еду заносит кто-нибудь из женщин. Часовой только контролирует на расстоянии автоматом. Может, подкоп? Я прошёлся вдоль стен. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что подкоп нереален. Земля, конечно, не бетон, но утрамбована до состояния цемента. Тут и лопатой вспотеть пришлось бы. А уж голыми-то руками – пустая затея. Окон нет, стены бревенчатые. Не выломаешь. Выход на сеновал закрыт на большой амбарный замок. И лестницы нет. Я забрался на перегородку между загонами и попытался пошевелить доски потолка. Дохлый номер. Доски стоят насмерть. Никаких вариантов к побегу. Неужели придётся смириться? С такими невесёлыми мыслями я прилёг на солому и сам не заметил, как уснул.

Проснулся я от звука отпираемого замка. Опять заныли петли, дверь открылась, и темноту прорезал луч фонаря.

– Что, пора, что ли? – спросил я, закрываясь от слепящего света.

– Ага. Уже пора, – раздался такой родной сейчас голос Димки.

– Димка! Ты, что ли? – не поверил я своим ушам.

– Дух святой! – рассмеялся Дима. – Ходить можешь?

– Уже могу.

– Ну, пошли, тогда.