Дорога или повесть о дружбе (СИ)

-- Я не знаю. Мне кажется, он пытался что-то сделать, может, кому-то помочь. Потому что... Потому что глупо вот так и вниз впустую. А мама его плачет по ночам тут, места не находит себе...

Павлик снова отвернулся.

-- Ты ничего не знаешь и не понимаешь. И никто не знает, - выдавил он.

-- А если бы у тебя была возможность узнать, почему это произошло?

-- Зачем? Это разве кому-нибудь поможет? - с непонятной горечью возразил Павлик

-- Да, поможет, - горячо ответил я, - потому что... потому что только правда может помочь маме этого мальчишки. Ей и так непросто осознавать, что ее сына больше нет. Тем более, что за ее спиной и так люди шепчутся - "вон, смотрите, женщина идет, у которой сын погиб из-за своей глупости". Только правда даст понять всем тем, кто считает этого мальчишку дураком и озорником, как говорит Серафима Николаевна, что это не так.

-- А может, этот мальчишка и правда дурак? И все твои мысли это просто твоя фантазия, - тихо спросил меня Павлик.

-- Нет. Я не знаю, почему, но нет... А как это выяснить, я не знаю...

-- Странный ты все-таки, - как - будто озадаченно ответил Павлик.

-- Почему?

-- Потому что... Потому что другие меня бы уже давно засмеяли за такие вопросы. Обозвали бы дурачком. А ты - нет. Почему так?

-- Потому... - ответил я, не решаясь вслух произнести то, что хотел уже давно, - потому что я хотел бы... Я хотел бы, чтобы ты... Чтобы мы...

Эта фраза никак не могла вырваться на свет, я никак не решался ее произнести. Потому что не знал, как эти слова можно сказать. Павлик все так же недоверчиво смотрел на меня.

Просто, - наконец выдавил я, чувствуя, что все лицо горит как после километровой пробежки, - просто я думал, что мы могли бы дружить. Стать друзьями, настоящими...

И сразу стало легко. И кажущаяся глупость и нелепость этих слов отошла куда-то вдаль, в небытие. А ни лице Павлика появилось какое-то странное выражение - не то улыбка, не то удивление.

-- А разве.. Разве это так просто? Ну, дружить? - нерешительно выдавил он.

-- Я не знаю, - признался я, - и никогда не знал. Может быть.... Но...

-- Лицо Павлика озарилось какой-то небывалой, невиданной доселе радостью.

-- Давай... Только мы вдвоем и все, - ответил он и протянул руку.

-- Да, только мы вдвоем, - повторил я, и, не в силах удержаться от улыбки, протянул Павлику руку.

Рука у Павлика была совсем не холодная, а теплая-теплая, прямо горячая.

-- А у тебя руки совсем не холодные, - ответил я, глядя на Павлика.

Он немного смутился и отвел взгляд:

-- Зато у тебя холодные как лед.

Мы оба засмеялись...

В этот вечер мы болтали обо все на свете, даже не пытаясь найти какой-то смысл в наших разговорах. Нам было так свободно и легко, как бывает только в полете. На миг я закрыл глаза и вспомнил то чувство, когда в мечтах ты взлетаешь вверх и паришь над облаками, глядя сверху на такой знакомый, и в то же время, такой незнакомый город. Потому что вся жизнь в этот момент показалось легкой и простой, и все беды и невзгоды казались чем-то вроде старых пятен от чернил на старой школьной парте. Положи на парту альбом для рисования или простую тетрадку и нарисуй что-то хорошее, доброе... Выведи просто милое и такое простое слово "мама"... И на сердце станет немного теплее и легче... А старая парта, помнящая сотни, тысячи таких же учеников, сидящих за ней, не сможет ничего возразить тебе, разве только своим скрипом напомнит, что не нужно слишком сильно на нее облокачиваться. Потому что только хорошее остается в наших сердцах, а плохое рано или поздно забывается или просто стирается из памяти навсегда...

Когда медсестра объявила отбой, нам так не хотелось расходиться, что словами не передать... Но иначе нам обоим попадет...

-- Ты завтра придешь? - спросил я.

-- Конечно, приду, - ответил Павлик.

-- А хочешь, приходи днем.

-- Нет, днем у меня процедуры. Как и у тебя. Да и взрослые увидят... Тогда обоим достанется.

Павлик приоткрыл дверь и, уже на выходе, повернул свою вечно растрепанную голову ко мне и с какой-то надеждой и в то же время непонятным мне отчаянием в голосе спросил:

-- А мы... Ну, правда, мы теперь друзья?

-- Да, - ответил я, смущаясь непонятно от чего.

*******

-- ... И тогда Элли щелкнула каблуком о каблук, затем сильный порыв ветра подхватил ее и, прежде чем она смогла что-либо сообразить, Волшебная страна исчезла с горизонта, а сама Элли, живая и невредимая, очутилась в старой Канзасской степи перед домиком, где жили ее родители, - закончил я рассказ, - вот и вся история.

Павлик обернулся ко мне. Его глаза горели от восхищения:

-- Потрясающе... Жалко, что уже конец...

-- Это еще не конец. Есть еще продолжение этой книжки, называется, кажется, "Урфин Джюс и его деревянные солдаты"... Или "оловянные", не помню. Но у нас в библиотеке ее нет. Папа обещал посмотреть в своей библиотеке, на работе, но не успел пока.

-- И что, Элли снова отправится в Волшебную страну?

-- Да, наверно...

Мы помолчали. Стало почему-то немного грустно. То ли оттого, что книжка закончилась, то ли от чего - то еще.