Дорога издалека (книга первая)

— Да, братец, это ты верно подметил, — удовлетворенно произнес Александр Осипович, когда позже я рассказал ему историю моего деда. — Твой дед всю жизнь трудился и все равно умер бедняком. Я тоже работаю, да и мои товарищи, русские, вон сколько их теперь здесь. А наш достаток? Сам видишь и еще наглядишься. Ну, а наши богачи да правители… Ого, куда там вашему эмиру со всеми беками да эмлекдарами! Сами-то они, понятно, пальцем о палец не ударили, мозолей на руках не знают. Живут трудом бедняков, простых людей, таких, как ты да я. Русский ли, туркмен, узбек или киргиз — им все равно. Значит, и нам нужно быть всем заодно, против всяких богачей, угнетателей, какой бы нации ни были они. Пролетарии всех стран, соединяйтесь, одним словом! Не слыхал такого? Погоди, до всего дойдем, братец Нобат. Не сгнил в зиндане — теперь-то не пропадешь!

Я слушал речи моего нового покровителя, — а говорил он в этом духе частенько с тех пор, как я начал понимать по-русски, — и далеко не все мог сначала уразуметь. Ведь я только-только вышел за пределы родного села и не прочел еще ни единой в своей жизни книжки! Мне в то время русские издания были еще не по зубам. Но теперь я познакомился со множеством людей различных национальностей, рядом со мной находился душевный, умный, бывалый русский человек — по годам мне отец, — который, по всему видно, привязался ко мне. И все виденное и слышанное производило переворот в моем сознании, будило жадное любопытство, стремление постигнуть самую суть своего прошлого и того, ради чего здесь работали люди со всех концов земли. Александр Осипович всегда подробно отвечал на мои вопросы, поначалу робкие и путанные, сам вызывал меня на разговор, просил рассказать о жизни в селе, исподволь приучал меня самого искать и находить разгадки тех головоломок, которые преподносила судьба. Только предупреждал: до поры до времени не вести обо всем этом откровенных бесед ни с кем.

Меня он чаще называл Николаем, Николой, и я к этому постепенно привык. Теперь я уже знал, что мой новый знакомый вовсе не погонщик «огненной арбы», то есть паровоза, которого, кстати, в здешних местах пока и не видели. Богданов — старший путевой мастер, он руководил устройством земляного полотна, малых мостов через сухие русла, каких множество в нашей степи. По его указаниям, ориентируясь по деревянным вешкам, что мы вместе расставляли вдоль участка трассы, младшие мастера и десятники со своими рабочими возводили небольшие насыпи, прорывали выемки, укладывали камень в мостовые опоры. Я таскал за Александром Осиповичем теодолит на треноге, рейку, угломер, рулетку и прочие инструменты, с которыми он постепенно учил обращаться и меня.

Стоял июнь, началась сильная жара. Мы поднимались на рассвете, наскоро завтракали и спешили, пока сердце не начнет жарить вовсю, пройти намеченный участок трассы. Чуть позже нашего принимались за дела землекопы с кетменями, кирками, лопатами, тачками. К полудню работы прекращались — люди обедали, потом прятались от солнца кто куда. Часа в четыре снова начинали трудиться и теперь уже дотемна. Так каждый день, кроме воскресенья.

Вот, наконец, земляное полотно было готово. На телегах и арбах повезли вдоль всей трассы деревянные шпалы. Рабочие растаскивали их по полотну, мы с Богдановым размечали, как их раскладывать. Потом прямо по степи, волоком, лошадьми потянули рельсы. А когда они были уложены, землекопов перевели от нас дальше по направлению к Керкичи на правом берегу Аму. Мне пришлось расстаться с немногими земляками, которые здесь работали.

— Может, пойдешь, Николай, со своими? — посасывая трубочку, как бы невзначай, спросил меня Александр Огипович вечером, накануне отправки землекопов. Я быстро глянул на него: наверное, от волнения у него подрагивал полуседой ус. У меня сжалось сердце. Сейчас собраться, уйти с односельчанами — значит, может быть, никогда больше не свидеться со своим наставником. А сколько еще осталось неизведанного! Я уже тогда начал смекать: если теперь возвращусь обратно в свой аул, все пойдет по-старому, опять буду гнуть спину на бессовестного дядю Амана или на какого-нибудь бая и не видеть мне ни достатка в доме, ни Донди. А вот если научусь всему, что знает мой учитель, тогда другое дело. Может, он мне расскажет, как прижать богатеев у нас в ауле и в других местах… Чтобы, как он говорил не раз, «пролетарии соединились». Вот тогда, пожалуй, никто не встанет на моем пути к счастью! Дождется ли этого Донди? Я был в ней уверен, хотя и тревожился. Да и покидать Богданова мне было жаль. Ведь я так привязался к нему, и он обо мне заботился, точно о сыне.

— Если можно, Александр Осипович, я не пойду. С вами останусь пока…

— Вот, молодец! — он Широко улыбнулся, сверкнув ровными зубами, разгладил усы. — К своим еще поспеешь… А делов у нас с тобой впереди — ого-го!