Дорога издалека (книга первая)

— Хватит, — махнул, наконец, рукой Хаджи-ишан. — Завтра с нашим благословением и ответным письмом отправляйтесь назад, письмо получите утром. А сейчас… — он обернулся к Худайберды-баю. — Посланцы сердара — ваши гости.

— Да, да! — тот с подобострастием закивал головой. Мустафакул пробормотал что-то по-арабски, после чего мы с ним встали на колени, и ишан в знак благословения возложил ладони нам на плечи. Затем мы поднялись, пожелали счастливо оставаться и пошли следом за Худайберды-баем. По пути я заметил военных, в форме бухарских солдат и офицеров — значит, сюда, под Керки, просочились отдельные части разгромленной армии эмира.

Все повторилось только уже в обратном порядке: бай сдал нас парпю с маузером, очевидно, своему адъютанту, а тот отвел к бдительному Шакиру. Однако он теперь выглядел не таким настороженным, как вначале, лишь выразил беспокойство по поводу того, что не возвращается Ишбай.

Как мы узнали на другой день, предприимчивый Ишбай, чтобы не вызывать подозрений, решил на свой страх израсходовать небольшую сумму денег, которая у каждого из нас имелась: купил штуку алачи — ткани кустарной выделки — и весь день распродавал ее в розницу, заламывая, чтобы дольше протянуть, несусветно высокую цену. На базаре и позже в чайхане он многое увидел, услыхал, выведал. Вместе с нашими собранные им сведения впоследствии принесли большую пользу советским отрядам, действовавшим на левом берегу по ликвидации блокады Керки.

… Нам с Мустафакулом отвели место в помещении стражников. Ночью за чаем мы с ними успели потолковать, разузнать немало полезного для нас относительно гарнизона Пальварта, системы охраны байского двора и еще — что чрезвычайно важно — о том, как разбегаются дайхане, которых обманом и угрозами затянули в «войско эмира».

Утром я еще сумел разговориться и с муллой Шаназаром, секретарем ишана, и узнал от него новость, в то время ошеломившую меня: по словам муллы, Гер-сердар — это немецкий полковник, давний друг воинов ислама в Турции и Сирии. Здесь же, чтобы не смущать правоверных, он выдает себя за турка, но близкие к ишану люди, дескать, знают истину. Я тогда подумал: этот Гер, видимо, и навел относительный воинский порядок в ставке Хаджи-ишана.

Всю правду об этой личности мы узнали позже, когда ишан бежал за границу и мы захватили кое-кого из его помощников. Оказалось, Гер-сердар, «полковник Герр» — не турок и не немец, а чистейший англичанин, британский агент. Его двойной маскировкой «Интелледжентс сервис» пыталась заморочить голову всем — и друзьям, и врагам. Но в конечном счете, без успеха.

Два дня спустя мы, все трое, были в лагере отряда под Беширом. Красные части стягивались по правому берегу Аму к Керкичи.

Крепость в Ходжамбасе нами была оставлена. Мы получили сведения, что возле Ходжамбаса опять появились шайки Баба-мергена. Наш отряд оставался в «зеленой крепости» близ Бешира, и нам было поручено разведать обстановку, а затем очистить район Ходжамбаса.

Я выслал несколько групп бойцов под видом мирных дайхан и сам тоже не утерпел: отправился с Ишбаем пешком к аулу Сурхи. Оделись как поденщики издалека. Сначала мы спрятались вблизи дороги, ведущей в село из песков, и полдня наблюдали: похоже, врагов здесь не было. Люди работали на полях, убирали последнюю солому, сухие травы на корм скоту. Кое с кем мы заговаривали — нет ли, мол, людей побогаче, к кому нам можно бы наняться работать. Как я и ожидал, баи, по рассказам местных жителей, подались к Ходжамбасу, в «войско ислама».

Внимательно разглядывая все вокруг, мы пришли в аул. Здесь было малолюдно. У одной из мазанок полная женщина разложила на кошме мотки овечьей шерсти, расчесывала ее, видимо, собираясь прясть. Приглядевшись, я едва не вскрикнул: то была Огульбек, наша односельчанка, вместе с которой играли еще в детстве.

Подумав, направился к ней, Ишбай за мной следом. Огульбек заметила меня — и тотчас узнала:

— Нобат! Неужели ты? Откуда взялся?

На лице — и удивление, и радость. Я не ожидал, что она сразу признает меня, это было опасно.

— Огульбек, — заговорил я, подойдя вплотную. — Здравствуй! Верно, это я. Только не нужно кричать, этим можешь повредить мне.

— Вий!.. — она испуганно прижала к губам концы платка, начиная кое-что понимать.

— Не бойся, — успокоил я. Мы зашли за калитку, Ишбай сел поодаль, наблюдая за улицей. — Ты здесь живешь? Есть кто-нибудь дома? И не называй меня по имени…

— Хорошо, — она кивнула, потом, оправившись от волнения, стала рассказывать. Да, она хозяйка этой мазанки, ее продали замуж сюда, в Сурхи. Муж сейчас в поле. Был ребенок, умер. Здесь, на чужбине, тоскливо.

Я догадался: мужа она не любит. И теперь рада улучаю пожаловаться хоть кому-нибудь на свою горькую судьбу. По ее словам выходило: муж — не то больной, не то слабоумный, жить с ним — несчастье.

— Да еще такие страшные настали времена — всюду вражда, кровь. Что у нас в Бешире, не знаю. Живы ли родные? Ведь и там сражались, многих, слышно, убили…

— Да, война идет всюду. А скажи, у вас побывали люди Баба-мергена?