Дорога издалека (книга вторая)

— Товарищи и братья! — голос председателя чека зазвенел в тишине, опять воцарившейся на площади. Молодой человек в очках, в полувоенной одежде, секретарь исполкома, став рядом с Ефимовым, принялся старательно переводить на туркменский язык. — Великий и радостный день у нас сегодня! День примирения, день, когда сотни трудовых дайхан осознали правоту и непоколебимость народной власти, добровольно стали под ее красное знамя… Изживается наследие войны, развязанной сторонниками кровавого эмирского режима. Мы верим: вашему примеру, новые наши друзья, завтра последуют те, кто еще не опомнился от кошмара междоусобицы, кто блуждает в темного, обманутый своими главарями! — он перевел дух, ладонью смахнул капельки пота со лба под козырьком фуражки. — Именем Бухарской Народной Советской Республики, от лица исполкома Коркинского округа и окружкома партии большевиков торжестввенно заявляю: все, кого сегодня привел сюда уважаемый Азиз-сердар, сам он, его родственники и ближайшие сподвижники на основании закона об амнистии получают полное прощение власти, восстанавливаются в правах граждан республики!.. — заметив оживление в рядах слушателей, он поднял руку и продолжал еще более громко и раздельно: — Каждому из них предоставляется право поселиться на прежних местах жительства либо на пустующих землях. В любом случае им будет оказана материальная помощь… А кто пожелает, тех мы приглашаем на службу в части народной милиции. Пусть отважные джигиты с оружием в руках докажут свою верность народу-властелину! В мирном ли труде, в воинском строю — отдадим все силы на то, чтобы процветала она, власть рабочих и дайхан, несущая счастье трудовому человеку. Да здравствует наша народная советская республика! Слава партии коммунистов! Слава вам, воины революции! И всем вам, люди труда!

— Слава! Ур-ра-а! Слава! Шохрат! Да здравствует народная власть! Яшасып! — с восторженными криками отозвалась площадь.

Красноармейцы и джигиты милиции трижды дружно прогремели «Ура!» — застыв в строю по стойке «смирно». А демонстранты размахивали флагами, платками, кричали каждый свое. Общее радостное возбуждение передалось и людям Азиз-Махсума — они тоже выкрикивали слова приветствия, иные размахивали саблями, потрясали в воздухе обнаженными кинжалами. Внезапно общий разноголосый гомон прорезал, сперва негромко, на низких нотах, хор медных голосов, перемежаемый гулкими, размеренными ударами барабана и тарелок. «Интернационал»… Разом смолкли, будто окаменели в строю бойцы, притихли демонстранты, за ними азизовцы. Командиры взяли под козырек. Первые такты оркестр играл в полной тишине, потом на трибуне запели: «…Весь мир голодных и рабов…» Следующую строку подхватили на площади рабочие, за ними красноармейцы. Припев уже гремел стоголосым хором. Пели по-русски, по-узбекски, по-армянски. Впервые пролетарский гимн простер могучие крылья над городом на Джейхуне, над землей тысячелетнего Лебаба, знаменуя приход новой эры.

Когда отзвучали последние такты и по площади снова прокатился сдержанный говор, Ефимов поднял руку.

— Товарищи, здесь сейчас будут выполнены условия договора, после этого наших гостей ждет отдых, обед… А пока разрешите выразить признательность и благодарность народной власти лично вам, отважный Азиз-сердар, — он слегка поклонился, глядя на предводителя каракумских удальцов. — Мы высоко ценим ваше мужество и благоразумие. Вы только что изъявили желание поступить на службу в качестве воина революции. От имени окружной власти и чрезвычайной комиссии заявляю: мы удовлетворяем вашу просьбу! Вам будет определена командная должность в народной милиции, вы можете выбрать себе под начало любое количество ваших былых сподвижников. — Когда секретарь исполкома перевел эти слова Ефимова, из рядов азизовцев послышались восторженные возгласы. Ефимов продолжал: — В знак полного к вам уважения и доверия примите, товарищ Салимурад-оглы-Азиз, вашу саблю. Пусть она будет вашей спутницей на страже завоеваний трудового народа!

С этими словами он поднял ножны с саблей и, перегнувшись через барьер, протянул Азизу. Тот принял обеими руками и держал перед грудью, ожидая, пока утихнут одобрительные крики его джигитов. Потом заговорил медленно и внятно:

— Клянусь… Принимая из ваших рук, таксыр… товарищ Ефимов, эту саблю, что так долго и верно служила мне в сраженьях… Клянусь отныне обнажать ее только против врагов революции! Заверяю: пощады им не будет от рук моих! Именем пророка, честью отца и всех предков, всего рода моего клянусь в этом перед лицом всех вас, люди вилайета Керки!

При всеобщем молчании он перекинул портупею с ножнами через плечо и обернулся к Нобату:

— Теперь мы готовы исполнить последнее условие.