– Отсюда нужно уезжать, – процедил сквозь зубы Ламберт, стряхивая с себя грязь и крохотные, похожие на лоскутки чешуйки растертых листьев.
– Тьфу, – выплюнул Вогнар попавшую в рот веточку, – говорил, не доверяй эльфийским картам!
– Повернем обратно, – приказал капитан, разворачивая коня, – поедем по торговым трактам. Эта дорога становится с каждым днем опаснее!
Но они не успели даже тронуться с места. Те, кто следил за ними и прятался в живом лесу за кустами, налетели стремительно, не давая передышки. В одно мгновение лязгнули мечи, и отряд не сразу сумел осознать, что подвергся нападению. Скорее по привычке, нежели от понимания, Бигдиш сорвал привязанный к луке седла арбалет. Жалящая стрелка сорвалась с тетивы, устремляясь в нападавшую тень. Раздался всхлип, и под ногами лошади распласталась фигура в сером плаще, а листья окрасились густой кровью. Кто-то гибкий и быстрый налетел на Лариэлла, и мальчишка ловко отпрыгнул, словно кузнечик. Алый плащ мелькнул покрывалом, изящный наклон, и в руках Лариэлла оказался легкий меч повергнутого лучником врага.
Бигдиш успел скатиться с лошади ровно за мгновение до того, как воздух со свистом вспорол наточенный клинок нового противника. Нападавшие походили на нежить, жестокую и не знающую пощады, и действовали нахрапом, молниеносно, безжалостно.
Лариэлл, пошатнувшись, отразил удар воина в потрепанном плаще. Выпуская стрелку в противника мальчика, Бигдиш видел, как Лариэлл увертывается, не смея нанести последнего смертельного удара. Убийство – это черта, за которой не будет возврата, и испачканная чужой кровью душа никогда не станет прежней, девственной и чистой. Бигдишу было поздно думать о душе…
Острый наконечник короткой стрелы, вонзившийся в грудь врага, отбросил того наземь. Воин падал уже мертвым, раскинув руки, будто хотел объять небо, едва видное из-за ветвей. Лариэлл, широко распахнув глаза, остолбенел с поднятым над головой легким мечом. На одно страшное мгновение ему показалось, что
Со всего маху Лариэлл влетел в кусты, а следом за ним и лучник, не в силах остановить бешеное мелькание перед глазами. Мгновенно их тела опутали жесткие лозы, свернулись кольцами на ногах, обхватили ядовитым ремнем Лариэлла и сковали руки Бигдиша. Мальчишка яростно махал мечом и, позабыв про свое спасение, старался освободить лучника. В разные стороны летели щепы, живые щупальца леса шипели и снова нападали. Клинок мелькал в воздухе, пока они оба не оказались свободными. Из-за кустов на дороге доносились вопли и звон мечей, ржание испуганных лошадей и такие яростные ругательства, какие не произносят в присутствии высокородных леди. Спрятанные за зарослями мальчик и лучник всего на секунду позволили себе распластаться на мягкой, усыпанной листьями земле и перевести дух. Через секунду они уже вскочили на ноги с желанием броситься в бой.
Внезапно они сделали открытие, от которого Бигдиш едва не потерял дар речи.
– Всевышний… – только сумел пробормотать Лариэлл с округлившимися глазами, когда тоже заметил страшную находку – выкованный крест Инквизиции на рукояти меча убитого противника.
Мальчишка не смог вымолвить ни слова, судорожно сжимая меч. Пока Лариэлл ошалело разглядывал оружие, к его ноге медленно подползало тонкое щупальце лозы, готовое обвернуться вокруг лодыжки.
– Инквизиторы! – вскричал Бигдиш и, ломая кусты, бросился на дорогу в гущу драки.
Мальчишка прыгнул за ним, и щупальце только яростно зашипело и, пытаясь змеей ужалить жертву несуществующим жалом, безрезультатно дернулось в воздухе.
– Что, Инквизиция теперь не гнушается и нечистью нарядиться?! – выкрикнул Бигдиш и мощным ударом сломал накинувшемуся на него противнику челюсть.
Кулак пронзило резкой болью, лопнула кожа на костяшках. Инквизитор застонал, роняя занесенный меч, и широкий капюшон слетел с головы, открывая перекошенное человеческое лицо. Это мгновение стало откровением для защищавшегося отряда Ламберта.
– Ах, базарные арлекины! – прошипел Нибур и с яростью взмахнул полуторным мечом-бастардом. Противник отпрянул, со стоном хватаясь за грудь, и из-под пальцев выступила кровь. Казалось, что алым были залиты все листья и живые деревья, кряхтевшие и качавшиеся, обезумели от запаха еще теплых человеческих соков.