– Прямо на рундисте американская гемологическая лаборатория, написала лазером номер камня и то, что он получен в результате использования технологии НРНТ – высокого давления и высоких температур. Вот жизнь! – Глеб откинулся на спинку стула. – Пятнадцать лет назад я коричневые алмазы даже в руки не брал. Знать не знал, думать не думал, что существуют типы алмазов, и что именно тип два, безазотный и не флуоресцентный, можно положить в установку коричневым, а достать – идеально белого цвета. Какие горизонты открываются, голова кругом идёт! К примеру, не будем мы больше отправлять на сертификацию камни в Америку, а отправим их в Израиль. Там – братья евреи, а у них калькуляторы в мозгах так подсчитывают деньги, что мораль даже пальчик просунуть не может, не то, чтобы голос подать. Чего один только Симон стоит!
Глеб открыл iPod и нашёл сообщение от своего биржевого партнёра, где тот писал, что стёр лазерную надпись американских геммологов на рундисте, получил на камень сертификат EGL, и продал его как натуральный. Потому что никто никакими приборами не смог в абсолютно чистом, без примесей камне, найти подтверждение вмешательства человека.
– И, если этот еврейский папа Карло делает бабки на моих камушках, то мне-то сам Бог велел такой возможности не упускать.
–
– И зачем мне все эти американцы и евреи, я же сам могу стереть все надписи на рундисте и продавать бриллианты по полной цене Рапопорта! – Он взял ручку и тут же на листочке начал писать: «Дорога в Юханесбург, потом машиной на шахту и обратно в Москву – пять тысяч евро; покупка лота камней без включений типа два «а» – от трёх до четырёх тысяч за карат; обдирка, обработка в установке, последующая гранка и полировка – копейки». В итоге из десятикаратного алмаза получим бриллиант 3.5 карата с самыми лучшими характеристиками, и стоить такой камушек будет… – он открыл таблицу Рапапорта за декабрь. – Триста шестьдесят семь тысяч долларов. Вот это прибыль, вот это я понимаю – доход, в десять раз больше, чем вложил! – Цифры на калькуляторе, бриллианты, поблескивающие в коробочке, раскачали его воображение реальной перспективой больших денег настолько, что он не сразу заметил вибрирующий на столе телефон.
– Слушаю! – произнёс он громко, не взглянув на экран мобильного.
– Белов, ититская ты сила! Сколько ты на работе ещё сидеть будешь? Сегодня тридцатое декабря, почему не звонишь? Трудоголик несчастный!
– И очень даже счастливый! Только, вот, не пойму – как ты узнала, что я на работе? – Глеб посмотрел на свой, недавно приобретённый, золотой Breitling, бережно протёр сапфировое стекло, и продолжил: – Сейчас десять часов, я ещё часик посижу, мысли разные авторучкой по бумаге погоняю, и домой. Ты же не ляжешь без меня спать?
– Какой часик! Бегом вниз, я у подъезда стою, мёрзну. – Лена отключила телефон и посмотрела по сторонам. Несмотря на позднее время, машины неслись по Ленинскому проспекту, словно участвовали в соревнованиях. Лёгкий снежок тихо порошил тёмные городские сугробы, стрелочки на подаренных Глебом часах бежали, не изменяя своему кругу, когда её взгляд, поймал припаркованную в тридцати метрах от входа в офис грязную «девятку».
– Так, – скомандовала она сама себе, снова доставая мобильный, – номеров не видно, окошко приспущено, фары выключены, а двигатель работает. – Дежурный, – произнесла она как можно тише, поворачиваясь спиной к автомобилю, – срочно, Ленинский девять. Рядом с третьим подъездом стоит девятка с заляпанными номерами, отправьте для проверки любой экипаж. Слышите, срочно! – Она снова убрала телефон и медленно двинулась в сторону парадного подъезда, из которого вот-вот должен был появиться Глеб.
«Что это? – думала она, не отрывая взгляда от машины. – Чутьё следователя, паранойя, выросшая на постоянных мыслях и тревогах за Глеба или действительно – реальная угроза, затаившаяся в темноте салона автомобиля?»
Неизвестность и страх наполнили её сосуды адреналином за считанные секунды. Сердце, превратившись в набатный колокол, удар за ударом разбивало привычную лёгкость тела, принося мышцам лёгкий озноб и дрожь.