Дорога к подполью

К вечеру послышался скрежет танковых гусениц и гудение моторов. От прохожих узнали, что в город входят части Красной Армии. Мы прыгали на месте, будто стояли босиком на раскаленных плитах тротуара. Где вы, мечты! В город входит Красная Армия, а мы не можем броситься навстречу! Мы на горе, в стороне от центра, а там по улицам идут, идут наши герои-освободители! Они идут, идут, гремят мостовые. Хоть бы кто-нибудь зашел сюда, но нет, не сворачивают в нашу сторону. Возле нас полыхает в ночном небе оранжевое пламя, не утихая, пылает гестапо! А мы стоим, словно пригвожденные к посту. Надо охранять площадь, которая так хороша для стоянки автомашин. Ведь не дай бог, если заедет и взорвется наша машина, здесь, на коварно закопанных минах. Мы не смеем уйти.

Так простояли, вернее пропрыгали вокруг площади, до утра. Но что же делать дальше? Я оставила Сергея на посту и пошла в партизанский штаб на Кантарную.

Тот же начальник сказал:

— Идите на Пушкинскую улицу. Найдите штаб войск или комендатуру и скажите, пусть пришлют минеров.

На Пушкинской, в доме № 3, я нашла минеров. Обратилась к лейтенанту и рассказала, в чем дело. Лейтенант был очень серьезен и, видимо, утомлен. Он дал мне двух минеров со щупами, которых я повела к нашей площади. Весь город был наводнен минерами, проверявшими каждый дом. Много у них работы!

Когда пришли на площадь, я отпустила Сергея в партизанский штаб, а сама вернулась к минерам и стала с интересом наблюдать за тем, как они осторожно разгребают землю. «Вдруг нечаянно зацепят за мину и она взорвется, — подумала я, — тогда меня убьет наверное, лучше отойти. Но прежде всего убьет минеров, а вот они не боятся». И я осталась на месте.

Минеры докопались до каких-то ящиков. Оказалось, что в них обыкновенные ружейные патроны. Откопали восемь ящиков, оттащили их в сторону и закончили работу.

— А мины? — спросила я.

— Мин нет, — ответили они.

— Нет?

Я была даже разочарована: из-за ящиков с обыкновенными патронами мы стояли на посту, волновались!..

Когда я собиралась уходить от Наты, вернулся Сережа. Мы дошли с ним до угла улицы Субхи и расстались. Сережа вступал в ряды Красной Армии и отправлялся к Севастополю. Я даже не знаю его фамилии, забыла черты его лица. Но воспоминание о нашем дежурстве возле пылающего гестапо осталось в памяти навсегда.

К моему удивлению, мама впервые в жизни не была обеспокоена моим долгим отсутствием. Она понимала: я исполняю свой долг.

— Приходил Николай, — сообщила мама, — он спрашивал, где ты, жива ли. Он встретил Сергея Шевченко и спросил его о записке. Сергей записки не писал.

Я почувствовала, как холодею.

— Не писал? Значит, Жорж — провокатор!

Мне сделалось страшно, но тут же я вспомнила: нет уже гитлеровцев, гестапо и нечего больше бояться провокаторов. Все же неприятное чувство не сразу исчезло. А мама продолжала рассказывать. В тот день, когда Николай должен был в четыре часа пополудни прийти в столовую, немцы посадили на машины всех пленных из авторемонтных мастерских и повезли в Севастополь. Николай спрыгнул на ходу с машины и скрывался на чердаке у знакомых.

— Но где сейчас Николай, как его найти?

Он сказал, что идет на Пушкинскую, там расположился главный партизанский штаб.

Я помчалась на Пушкинскую. У здания, находившегося рядом с театром, стояла большая толпа народа. На мостовой я увидела Николая, подбежала к нему и, не стесняясь народа, обняла и поцеловала.

— Вот и дождались счастья, Николай!

— Дождались! — ответил он. — Я у тебя был, меня очень беспокоила твоя судьба.

— Мне мама говорила.

— Здесь в штабе Сергей Шевченко.

— А Ольга?

Сергей говорит: Ольга еще не пришла из лесу, но скоро придет.

— Пойдем поищем Сергея, — предложила я.

Мы пробились сквозь толпу к дверям штаба и попросили позвать Сергея. Вскоре Сергей вышел, мы отошли в сторону и стали беседовать.

— Как Ольга? — спросила я.

— Ольга с Галочкой прекрасно чувствовали себя в лесу. Приходи к нам завтра, Ольга будет уже дома и обо всем подробно тебе расскажет.

В этот день, 14 апреля, я обошла всех знакомых. Была у Юзефы Григорьевны Юрковской и разделяла с ней ее нетерпение в ожидании прихода Вячеслава. Среди дня забежала домой поесть. Вдруг в дверь сильно постучали. В комнату, как вихрь, ворвалась Нюся Овечкина: в мужском костюме, в кубанке, с автоматом за плечами.

— Дай мне что-нибудь переодеть, — попросила она.

Просьба меня огорчила: я не могла ее исполнить.

— Милая Нюся! — я открыла шкаф и сказала: — Найдешь ли ты что-нибудь? Видишь — пусто? На мне одно платье, сшитое из подкладки. Ведь все до нитки сгорело в Севастополе.

— Ну, ладно, поищу в другом месте! А сейчас идем со мной к майору Валиулину, дашь ему отчет о своей работе. Он ждет тебя.

По дороге я осведомилась о судьбе Толи и Миши из Карасубазара и услышала ответ, подобный удару в сердце.

— Погибли в гестапо! — раздраженно сказала Нюся. — Сами виноваты, говорили им, предупреждали: пора уходить в лес, дальше оставаться опасно! А они все медлили — вот и дождались…