Дорога, которая не кончается…

Ты слышал, что Дэнна зовет тебя откуда-то из черной пустоты, ты и сам кричал ему, а потом раскинул руки так, что пальцы почти коснулись стен, и медленно, очень медленно пошел вперед. Пройдя с десяток шагов, ты услышал крики Дэнны далеко за спиной, но прежде, чем повернуть, решил дойти до конца.

И тут по твоей руке ударила узкая, когтистая, обезьянья лапа. Темнота лопнула сверканием глаз и истошным визгом, ты отшатнулся, но другой рукой нашарил в темноте ладонь Дэнны.

А потом вы выбрались оттуда, и все было в порядке, солнце светило по-прежнему чисто, день не изменился, и даже на твоей руке не было следов удара…

…А потом прошло время и ты, как и многие бродяги в то время, попал в Твердыню, и сам увидел Проклятого… Он был во много раз мудрее любого из тех, что окружали его, и плевать ему было на славу и на власть… Странным он был существом… Что за дело было ему до случайного бродяги-пленника? Но он заметил тебя, и часто говорил с тобой…

С ним так ничего и не смогли сделать Светлые Владыки. Он сам понял, что если мир так упорно отвергает его правду, то миру надо дать идти своим путем, даже если этот путь — ошибочен. Он был философом, этот самый Проклятый; он рассказал тебе, почему пошел против воли Высших и почему теперь жалеет об этом…

Страшная, дикая горечь грызла его постоянно, даже уродство свое он воспринимал с каким-то болезненным удовлетворением, не понимая, что другим его лицо кажется почти прекрасным…

Тогда — это было незадолго до Последней Войны — Проклятый снова жил в Твердыне. Новый Владыка готов был в любой момент вернуть ему трон, но Проклятый не хотел этого. Он не хотел больше ничего — только покоя.

А еще ты почему-то вспомнишь, что владеть мечом тебя учил старший из улайр, Сумрачных Рыцарей — по просьбе Проклятого — и что он никогда не бил в спину, презирая такой удар…

Больше память не вернет ничего. Ты просто осознаешь себя здесь, в этом огромном городе, где потом, через бездну времени, и встретишь Странника.

…Но однажды, когда ты вновь будешь упрямо перетряхивать лица и события в поисках важных мелочей, тебе вдруг покажется, что в тот раз у Могильника все было иначе, и когда вы с Дэнни вышли на дневной свет, и ты повернулся к нему, то вместо его лица снова увидел жуткую, уродливую маску, а в своей руке вместо теплой ладони ощутил волосатую, когтистую лапу.

Ты будешь точно знать, что это бред, наваждение, но почему-то тебе все равно будет страшно…

Эпизод III: ПОПАВШИЕ В ВОДОВОРОТ. ШЕРИФ. ОРУЖИЕ

Прошлым вечером, когда блеклые сумерки туманом заполнили пространство, тебе казалось, что весь город выкрашен в одинаковый светло-серый цвет. И, странное дело, хотя сумерки и сменились теперь мертвой черной ночью, впечатление серого цвета осталось.

Сейчас в глухом, холодном небе сияли многочисленные точки пронзительно-ярких звезд. Света они не давали. Скорее — ощущение света, впрочем, гораздо более сильное, чем от тусклых редких фонарей, стоявших по центру мостовых.

Серые дома, серые камни улиц, старые, рассыхающиеся створки дверей, серые крыши, тусклые оконные стекла, за которыми был все тот же жидкий полумрак. То ли короста вековой пыли, то ли просто серый налет времени.

И вместе с тем — отлично сохранившиеся внутри квартиры: будто только-только оставленные хозяевами, даже чай в заварнике еще не успел заплесневеть…

Странник встанет у окна темной кухни. Опустив плечи, время от времени касаясь холодного стекла, будет смотреть на улицу, покачиваясь на каблуках и невесело усмехаясь чему-то своему.

Ты устроишься за шатким, застеленным старой клеенкой столом. Стиснутые пальцы рук заноют от напряжения. Долгое время тишину будет нарушать лишь шорох газовой плиты да иногда бессмысленное рычание пустого холодильника. Потом Странник шумно вздохнет и поднимет взгляд. Скажет сумрачно, в никуда:

— Холодно…

Тогда не выдержишь ты.

— Да разве же это — холод? Где ты был, Странник?!

Он обернется, присядет на подоконник. Серьезно и грустно проговорит:

— Прости, Шер… Это страна, куда даже друзей с собой не берут.

— Зря…

— Страна под названием Память… Очень неприветливое место…

Ты судорожно разожмешь руки, но тут же снова стиснешь белые пальцы.

Опять повиснет молчание. Странник будет, отвернувшись, молча смотреть за окно. И ты заговоришь, осторожно подбирая слова:

— Знаешь… Память, да… Я тоже кое-где побывал… Там глухая, злая темнота… Знаешь, Странник, темнота ведь бывает разная: иногда добрая — тогда она обнимает и греет, а иногда… она душит и давит, и потом еще долго кажется, что не хватает воздуха… И я до сих пор еще не пришел в себя. Я хуже слышу и мысли иногда путаются… Ты не обижайся, если я вдруг не услышу тебя, хорошо?

— Конечно. Я просто буду говорить громче.