Дорога которой не будет конца

Я смотрел, как она распаляется, как ползут первые языки пламени скандала, она превращалась действительно в змею готовую слепо без разбора жалить.

– Странная дева с волосом цвета бирюзы и тоскою по чуду, выпей со мной. Я тот человек, вернее то немногое бренное, что осталось, но я видел чудо лично.

Коньяк пролился в стакан.

– Ведь мы едем туда, где чуду места нет. Эту черноту и злую метель за окном пешим шагом не преодолеть, если предположить возвращение обратно.

– Ни кровь, ни души, не растопят лед сокрытый во мраке.

– Представьте меня тем единственно важным пассажиром, за которым отправили скорый «Экспресс» без мнимых и реальных существ, где нет контролеров, конвоя и прочего.

– Предположите также, что я знаю, куда на самом деле мы направляемся и почему торопимся. Ваша радость может быть ошибочной и преждевременной.

– Пейте сударыня, мои слова только игра, незачем нам голос из тамбура слушать, если его цена стакан, то мы платежеспособны.

– После рюмки второй, он возлюбит нас, как ближних. Не имея души, он все же привязан к стакану.

Упадническая тема привязанность – грустно мямлил Пьер.

– Далее всегда следует нечто приземленное, в чем нет желания признаться даже самому себе. Еще мы зависимы от привязанностей, а это читай слабина.

– Эдак мы и дышать перестанем.

– Позвольте есть миры и существа иные, они не менее реальны, чем мы с вами и заправляет разум там совсем другой природы. Да мир духов, иная явь, иной закон, иное слово.

– Мир по ту сторону бытия, за которым присутствует что-то еще, а мы тут мерим расстояние словом, делом, человеком да по себе, кафтану своему.

– Если вдруг приподымет время завесу этой снежной пелены и мрака. Если мы увидим те полчища, что бредут во мраке, чей закон власть имеет там? Что тут скажешь?

– Мир сотворенный богом, обжитой нами мир в котором придумывать собственно ничего не надо. Все имеет имя от истоков времен, законы, которые были, есть и будут бесстрастными, какими их словами не пеленали бы, это все работает, сменяет друг друга.

Балалайкин поднялся и молча уставился в окно.

– Подумайте, нас нет еще. Но, все уже задумано, воплощено. Известно, записано и решено. Наказано, прощено и прочее, прочее, а нас пока нет.

Пьер усмехнулся.

– Творец ведь он все знал, даже расценки на бессмертную душу.

Мальвина обняла его.

– Не нагоняй тоску. Эй, где ты там песья морда?!

– Крепчает градус твоего нектара добрый человек, мы уж начинаем быть теми, кем когда-то были – обратилась она ко мне давая понять, что праздник должен продолжаться.

Отребьев бесшумно подошел, шмыгнул носом.

– Сама понимаешь, не пришит я к чему-то колену, просто качусь.

– Угости человек коньячиной, чтоб я с нервом совладал – жалостно протянул Арамон.

Бога будут писать, и бога будут переписывать, тема остается свежей, есть ли бог? или же его стоит продумать, чтоб после отработать по схеме, когда он есть всегда.

– Послушайте, вы действительно важная персона, что курьерский мчит без остановок и конвоя?

Мальвина попыталась изобразить удивление.

– Неужели вас сударь кровью крестили? Но в глазах ваших человечья тоска, я такую уже видела. Неужели идея вас вела по трупам, заражая окружающий мир безумием?

– Итог всегда плачевен. Одиночество в мире людей, ты остаешься наедине с безумием своим. Смерть, власть, нажива все поделено и роздано. Вожди племен чеканят новый мир, но только ты шел за идеей. Остальные рай земной растили, но не утопию твою.

Мальвина протянула стакан.

– Налейте добрый друг и не забудьте остальных. Хоть поезд и летит стрелою, но конечная станция не близко.

– Сейчас в нас воцарилось равенство, ни крови, ни души, лишь коньяк пляшет огнем очага в промерзших кишках. Главное, что разговор идет, звучат слова без пыток, следовательно, ни боли, ни мольбы, угроз и воплей всхлипов, хрипов и прочего не предвидится в ближайшие часы.

– Нас не потревожат ровно до того места, с которого начнется другой путь. Право же какое счастье, что мы в вагоне, а не там.

Мальвина вздрогнула, отодвинувшись от окна.

– Там чудовищная пустота – она замолчала, уперев глаза в пол.

Афанасий вздохнул тяжко.

– Дело понятное, свезло нам, так идет лишь простакам фартовым не от мира.

– Сударь, поверьте оказаться там, уж лучше ад, чем пустота без времени и лютый холод. Вы вечность околеваете, но смерти нет. Ни сна, ни дня. Мрак и небытие, без лучика света.

Балалайкин усмехнулся.

– Нет чувства плоти, от которой боль идет, но есть вездесущий холод, бездонная чернота мрака непроглядного и снег который не увидишь никогда.

– Ты мечешься из стороны в сторону, также хаотично, как эти снежинки в вихрях метели. Ты ли бежишь? Или гонят тебя?

– Как хочется увидеть вдалеке лучик спасительного полустанка, пусть даже самого захудалого, чтоб прибиться и верить, надеяться, ждать, утешать себя мыслью, что остановится поезд в котором не будет контролеров. Тусклый шаткий свет в безмерной пустоте холода и вьюги, в окне оживает твое отражение, как же оно ужасно и ничтожно.