Дорога, которой нет

– Что делать, узы старой дружбы ко многому обязывают, – Ирина зачем-то взяла оправдывающийся тон, злилась на себя за это, но не могла с него слезть, – бывают ситуации, когда просто невозможно отказать, и у нас именно такой случай. Наталья Борисовна, Кирилл ручается за своего товарища, он уверен, что Тимур будет вести себя прилично, но если только он злоупотребит нашим гостеприимством…

– Не если, а когда, – перебила соседка с сухим смешком.

– В таком случае мы немедленно примем меры.

– Уж будьте любезны, моя дорогая! Ах, Ирочка, я на вас надеюсь…

В личном разговоре на этом моменте Наталья Борисовна обязательно поднесла бы к глазам изящный платочек, который всегда держала за обшлагом рукава, а сейчас, наверное, не стала.

С жаром заверив соседку, что за всем проследит, Ирина вернулась в комнату, совершенно забыв, что собиралась ставить чайник, и вообще чувствуя себя как выжатый лимон.

– Ирина Андреевна, простите, невольно подслушал ваш разговор, – вдруг заговорил Макаров, – я правильно понял, что у вас на даче живет Тимур Тарнавский?

«Господи, ты еще!» – с этой мыслью Ирина упала в кресло и пробормотала, что да, есть такое дело.

Федор Константинович улыбнулся:

– Что ж, рад слышать, что он жив и, надеюсь, относительно здоров?

– Вашими молитвами, – процедил Кирилл.

Макаров вздохнул:

– Слушайте, ребята, не хочу оправдываться перед вами, но, честное слово, я до последнего сопротивлялся открытию этого так называемого уголовного дела.

– Да?

– Да, Кирилл. Совесть у меня такая гибкая, что можно считать, что ее практически и нет, и бывали случаи, что я обходил закон, но никогда не прогибал его под себя. В деле же этого несчастного парня не было состава преступления, поскольку нет такой статьи в Уголовном кодексе, которая бы запрещала публиковать за рубежом свои литературные труды, и первый раз мне удалось закрыть дело за отсутствием состава.

– Почему же он все-таки сел? – спросил Кирилл, хмурясь.

– Потому что вылез гений чугуна и чернозема Никитин с очередным «Доколе?», – поморщился Макаров, – такой раздул стратостат, что только держись. А я как раз в отпуск ушел, возвращаюсь, а следствие уже в полном разгаре. Уже пельмени обратно не разлепишь. Что-то я дернулся раз, дернулся два, но, когда парня потихоньку начали под госизмену подводить, понял, что лучше быстренько в суд передать как есть, не усугубляя, и надеяться на здравый смысл и порядочность судьи.

– А госизмену-то с чего? – удивился Кирилл.

– У него там среди прочего было несколько рассказиков, как он служил на подводной лодке. И вот якобы под соусом невинного юмора он выдал стратегические секреты нашему вероятному противнику.

– Господи, какая чушь! Он же фельдшером служил, никаких секретов не знал, а узнал бы, так ничего не понял, – засмеялся Кирилл, – и вообще, если вспомнить, сколько военных писали воспоминания о службе, так что они, все теперь изменники?

– Они на родине печатались, а не за рубежом.

– Какая разница, все равно любой шпион мог почитать.

– У нас они цензуру проходили, в том числе военную, – заметила Ирина, – и специалисты убирали все подозрительные куски, а за рубежом напечатали как есть.

Федор Константинович снова поморщился:

– Да не было там ничего секретного, даже, строго говоря, антисоветчины особой не просматривалось, только такое возникло чувство, что беднягу хотят посадить любой ценой, не за одно, так за другое. Вот я и разрешил передать дело в суд, пока в ход не пошли расстрельные статьи. А то бы еще сообразили, что за публикацию полагается гонорар, да и пришили парню валютные махинации, а это вплоть до высшей меры.

Несмотря на оживленный разговор, Женя заснул у Кирилла на руках, и муж поднялся, чтобы отнести его в кроватку.

– Федор Константинович, я сейчас уложу сына, – сказал он, – поставлю чайник, и вы нам все подробно расскажете. Времена изменились, вдруг получится на реабилитацию подать?

Когда Кирилл вышел, Федор Константинович по-совиному склонил голову набок и уставился на Ирину с загадочной улыбкой:

– Забавное совпадение… – протянул он после долгой паузы, – напомните мне, как у нас зовется муза литературы?

Ирина приосанилась, радуясь случаю блеснуть своей эрудицией:

– Отдельной нет, но там целый департамент, муза трагедии, муза комедии, муза эпической поэзии…

– Что ж, Ирина Андреевна, по всему выходит, что вы займете в этом департаменте достойное место музы запрещенной литературы, – хмыкнул Макаров, – одного опального писателя пригрели, другого покрываете…

Сердце Ирины екнуло.

– Прямо не знаю, дорогая Ирина Андреевна, что теперь про вас и думать, – продолжал Макаров, смеясь, – кем считать, то ли агентом ЦРУ, то ли прорабом перестройки.

Она сглотнула:

– Вы знаете про Чернова, Федор Константинович? И знаете, что я знаю?