Дорога, которой нет

На ближнем к даче Кирилла краю литературной территории располагался дворец наиболее именитого автора, лауреата Государственной и даже (только тссс!) Сталинской премии Никитина. Этот певец великих свершений коммунизма очень грамотно замешивал поднятую целину и Днепрогэс на самой дешевой мелодраме, был любим народом, да и сама Ирина другой раз не без удовольствия его почитывала. Каждой своей строкой Никитин изо всех сил приближал коммунизм, но, пока тот не наступил, жил в свое удовольствие и, проповедуя всеобщее равенство, не якшался с обычными дачниками. Его немаленький участок был со всех сторон обнесен высоким глухим забором, за который удавалось проникнуть только Ирининой соседке Наталье Борисовне, и то потому, что она много лет была бессменным редактором Никитина. Как участок ее находился на границе между писателями и физиками, так и сама Наталья Борисовна занимала некое промежуточное положение между писателями и обычными людьми. Сияла, так сказать, отраженным светом, но не зазнавалась, была женщиной общительной и приветливой, на взгляд Ирины, так даже слишком.

К прочим достоинствам Наталья Борисовна была женщина практичная, поэтому не скандалила с Кириллом из-за странных гостей, а оттачивала на них свое фирменное «боже мой» и «я сейчас умру». Пока жил у Кирилла, Тимур таскал соседке воду, копал грядки и оказывал множество других мелких услуг, в точности как свой книжный тезка, только без команды, а в благодарность умирающая женщина согласилась показать его рассказы Никитину.

Корифей соцреализма не снизошел до личного общения, вернул рукопись через Наталью Борисовну, а на словах просил передать, что слог у автора легкий, но рассказы поверхностные и пустые и художественной ценности не представляют.

В это время Тимуру дали комнату в общежитии, он съехал с дачи Кирилла, и, как часто бывает, дружба сохранилась, а общение сошло на нет. «Сны Сатаны» наконец набрались мужества и изгнали Тарнавского из своих адских рядов, зато в ЦРБ из-за дефицита кадров его сунули работать по совместительству фельдшером в доврачебный кабинет поликлиники, так что у бедняги, пашущего практически на две ставки, уже не оставалось сил мотаться в город.

В результате о том, что Тимур передал свои рассказы для публикации в США, Кирилл узнал уже от следователя, куда его вызвали в качестве свидетеля. Правосудие желало знать, почему он предоставил стол и кров ярому клеветнику на советскую власть.

В те дни Кирилл впервые столкнулся с тем удивительным явлением, что в полной мере прочувствовал на собственной шкуре позже, когда сам попал под каток социалистической законности.

В кухнях, среди своих, проверенных людей, все страстно обличали советскую власть абстрактно, в целом, но, как только требовалась конкретная практическая помощь, сразу становились до боли законопослушными. Молодой журналист, вчера с пеной у рта призывавший к свержению проклятого режима, сегодня не хотел даже подумать, а так ли уж виноват непризнанный гений, в поисках славы напечатавший несколько совершенно беззубых рассказов в эмигрантской помойке тиражом сто экземпляров. Тем более что эта публикация не произвела эффекта разорвавшейся бомбы, а, точнее говоря, осталась незамеченной.

Пассионарные товарищи Кирилла внезапно повели себя совершенно по-обывательски, мол, знал, на что шел, а мы все равно ничего не сможем сделать, нечего и пытаться, только лишнее внимание властей привлекать. Рок-клуб только создан, а уже на ладан дышит, на сопле висит, одно неловкое движение – и разгонят всю малину, что окажется невосполнимой потерей для всей мировой культуры. Нет уж, Тим сам вляпался, сам пусть и выгребает.

По-товарищески проявили себя только «Сны Сатаны», они вместе с Кириллом скинулись на адвоката, а больше и вправду ничего нельзя было сделать. Сочинили коллективное письмо в защиту Тарнавского, но никто из известных людей его не подписал, поэтому ни в одной редакции не приняли сей документ всерьез.

Зато коммюнике ленинградских писателей, сурово осуждающих наглого выскочку и особо подчеркивающих, что он никогда не состоял в их славных рядах, поместили в «Ленинградской правде» на самом видном месте. Особенно усердствовал Никитин, в обличительном порыве выпустивший еще пару статей и давший интервью по радио. Наверное, испугался, что всплывет факт его знакомства с Тимуром, пусть и шапочного, поэтому добросовестно отрабатывал про бездуховность советской молодежи и низкопоклонство перед западом, доходящее до предательства Родины. Призывал к ответу он и подельницу Тарнавского Киру Сухареву, ту самую девушку с фотографии.