Дорога-Мандала

Пронзительный олений крик «A-а!!!» в ночном лесу. Как ветер, несущийся по лесу кабан, которого вспугнули люди. Сезон дождей, когда ливень продолжается по неделе кряду. Люди, живущие в лесу. Люди, живущие на кораблях. Многолюдность Сингапура. В такие дни они переносились сначала в джунгли, затем на корабль, потом оказывались в шумном городе, но концовка историй была предрешена. Вскоре Рэнтаро говорил: «Ах, как же хороши малайские женщины, как же они сердечны и отважны!» И Асафуми, слушая эти привычные речи, не мог не взглянуть украдкой на Саю. «А спать с ними — всё равно, что перемешивать тёплую кашицу из аррорута — настоящее блаженство». Хоть Асафуми и был ребёнком, от столь откровенных разговоров Рэнтаро о малайских женщинах ему становилось неловко. Но Сая улыбалась и не обращала никакого внимания на разговоры Рэнтаро о том, как хорошо спать с малайскими женщинами. Голос Рэнтаро постепенно слабел, пока дед окончательно не погружался в море воспоминаний, а Сая, напевая гортанное «Ффу-ун-ффу-ун», продолжала заниматься домашними делами. И Сая, и её напев растворялись в атмосфере дома. Она незаметно заботилась о Рэнтаро, не сердилась на Асафуми и не говорила ничего резкого.

Это было существование тихое, как шелест деревьев за их домом. И Асафуми не понимал, отчего отец с матерью говорят, что это страшная женщина, и не любят, когда он навещает этот дом. Дом, где жили Рэнтаро и Сая, был совсем не похож ни на одно из тех мест, где бывал Асафуми. Ни на школу, в окрестностях которой он резвился с одноклассниками, ни на родной дом, где всем заправляла мать, ни на город Тибаси, где он с друзьями играл в прятки и в войну. Здесь смешивались шелест раскачиваемых ветром деревьев, приглушённый голос Рэнтаро и тихий напев Саи. Время, как и истории Рэнтаро, кружило на одном месте. Тут можно было обрести покой — так бывалый путник беззаботно шагает по дороге, примечая малейшие перемены погоды. Асафуми было здесь уютно.

Отец с матерью с явным презрением говорили, что дедушка, воспользовавшись смертью бабушки, зажил с этой женщиной, много лет бывшей его содержанкой. Но у Асафуми это как-то совершенно не укладывалось в голове. За людской молвой он угадывал нечто совсем иное. Что именно, он и сам не понимал. Но речь шла о чём-то непохожем ни на отношения его родителей, великодушно терпевших друг друга, ни на отношения тёти Тано и её мужа, женатых вторым браком и живших Душа в душу.

Ему не доводилось видеть, чтобы Рэнтаро с Саей о чём-то разговаривали. Рэнтаро был погружён в мир минувшего, Сая жила в своём собственном мире. Но эти два мира не были чётко разделены, граница между ними была размыта. Каждый из них оберегал свой собственный мир, но на границах друг с другом эти миры перетекали один в другой. Теперь Асафуми думал, что в доме деда было уютно из-за этого сосуществования двух миров. Погружаясь в воспоминания, Рэнтаро разговаривал с самим собой, Сая приносила сладости и сок, но не выказывала Асафуми особого радушия. Их безразличие было приятно Асафуми. Съев принесённое Саей угощение и наскучив рассказами Рэнтаро, он вставал и говорил: «Ну, я пошёл». Сая улыбалась, Рэнтаро моргал. Асафуми выходил и, сев на велосипед, оборачивался к веранде. Сая убирала оставшиеся после него тарелку с чашкой. Рэнтаро, сидя на сиденье без ножек, рассеянно смотрел в потолок. От приезда внука в атмосфере дома ничего не менялось. Возможно, тогда Асафуми удалось соприкоснуться с вечностью…

Ни Рэнтаро, ни Сая почти не покидали дома. Рэнтаро было уже тяжело передвигаться, а Сая выбиралась разве что за покупками в Тибаси или в город Тояма. Правда, изредка Рэнтаро приглашали дети, и он или приходил к ним в гости, или отправлялся с ними на горячие источники, или же они шли вместе перекусить. Но и тогда Сая оставалась дома.

Насколько Асафуми было известно, она никогда не приходила в дом в Тамаиси. И когда Кикуо отвозил Рэнтаро в Тамаиси на своей машине, Сая оставалась дома.

— Тётушка, почему ты никуда не ходишь? — спросил однажды Асафуми.

Работавшая в саду Сая, удивившись, опустила метлу. «Да я много куда хожу», — ответила она немного погодя. «Но ты ведь всё время дома», — сказал Асафуми, и в тот же миг в её глазах промелькнуло презрение. Иногда на спокойное лицо Саи коршуном налетала судорога. Порой это была жестокость, порой — отблеск пламени бушевавшего гнева, порой — презрение. Она прожила в Японии, наверное, больше тридцати лет. И манерой поведения, и манерой одеваться совсем не отличалась от соседских старушек. Но в такие минуты Асафуми вспоминал — Сая уроженка другой страны! Изображавшая японку маска внезапно покрывалась трещинами, и из глубин извергалось нечто совершенно иное по своей природе, полное страсти. Когда это случалось, Асафуми хотелось отступить на шаг назад и заслониться руками. Но это всегда длилось лишь мгновенье. Вид у Саи сразу же делался растерянный и неловкий, и она спешила поскорее склеить трещины маски. И на этот раз Сая мягко ответила: «Я и сидя дома могу отправиться куда угодно».

— Как это? — спросил Асафуми.