Дорога мертвых

– «А вы думаете, что во всей Атланте найдется более близкий Королю человек, а, невидимая леди?» – Прозвучавший в эфире голос был совершенно незнаком Мириам, и только по цифровой подписи она поняла, что он принадлежит все тому же Монти. – «Возможно, это и не великая честь, быть моими гостями – но разве вам нужно, чтобы вас приняли всерьез… раньше времени? Или вам нужен салют при встрече?»

Он взмахнул рукой, рукав невероятного костюма хлопнул – и словно сам горизонт отозвался громом. Звук был знаком Мириам – стремительно усиливающийся рокот в небе, приближающийся, растущий, ошеломляющий.

– Звено Микаэля. – Усмехнулся Неро почти неслышно. – Шут умеет произвести впечатление.

– «Он прав.» – Согласилась Би беззвучно. – «Я тоже не могла представить ничего подобного. Если настолько близкий двору человек служит Ей…»

– «Что остается этому двору, и этому миру, кроме как пасть к Ее ногам.» – Пафосно продолжил Монти, и склонился еще ниже. Грохот перешел в рев, и над ними, оставив четкие белые полосы в небе, пронеслись два синих стреловидных силуэта – так низко, что Мириам смогла только прочитать по губам его следующие слова:

– Добро пожаловать в Атланту!

Интермедия X.

Джордан никогда не любил этот зал.

По его мнению, все здесь было немного чересчур: слишком много открытого пространства вокруг, за прозрачными стенами, многовато открытого неба вверху, между тонкими стальными опорами и острыми стеклянными гранями; чересчур блестящие плиты пола, отражающие каждый твой шаг, и, конечно же, слишком много ступенек, ведущих к центральному возвышению – целых тридцать три.

Ему частенько приходилось пересчитывать их, одну за другой, ступая степенно и медленно, подавляя желание перескочить сразу через десяток – что было бы расценено как вопиющее нарушение этикета, и, без сомнения, покрыло его несмываемым позором. Этот счет превратился для него в своего рода ритуал, вроде детской считалочки, помогающей собраться с мыслями – без чего по этим ступенькам подниматься совсем не стоило.

Он прекрасно знал, какое впечатление этот зал производит в первый раз – один вид Атланты с птичьего полета, лежащей далеко внизу, был способен ошеломить как тертого жизнью купца, так и подготовленного военного, заставляя задуматься над могуществом людей, сотворивших это место. Об этом действительно стоило подумать, однако Джордан предпочитал просто считать ступеньки, полагая расстилающуюся внизу картину эстакад и проспектов всего лишь дополнением к сомнительной эстетике самого зала, чересчур открытого и беззащитного: ни спрятаться, ни укрыться от огня, ни даже отступить.

Человек, стоявший на вершине лестницы, без сомнения расслышал его шаги, но не обернулся. По наблюдениям Джордана, он мог смотреть на Атланту часами, иногда бросая отрывистые фразы пришедшим, или электронному секретарю, чьи механические цветы, состоящие из экранов и гибких микрофонов, вырастали из-под зеркальных плит, отодвигающихся по его жесту. Из-за этой привычки Джордан научился определять его настроение по положению плеч – чему-то неуловимому в осанке, позволяющему вовремя заметить приближающуюся бурю.

Сейчас король Маркус улыбался, его речь текла неспешно – словно невидимому собеседнику некуда было торопиться:

– И если бы какой человек родил сто детей, и прожил многие годы, и еще умножились дни жизни его, но душа его не наслаждалась бы добром и не было бы ему и погребения… – Шепот терялся в огромном пустом пространстве зала, и Джордану оставалось только прислушиваться в ожидании. – Чертовски давно люди записали эти слова. Задолго до того, как один мальчишка, ставший священником, сказал их другому мальчишке – который, разумеется, священником становиться не собирался. Подслушиваешь, Джордан? Мне было меньше, чем сейчас тебе, и я вообще не понял, что услышал. А ты?

– Нет, сир. – Джордан застыл, сведя руки за спиной. – Где я возьму столько детей?

– У тебя все еще впереди. – Не оборачиваясь, король дотронулся до одного из экранов. – А слышал эти: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное»? Их смысл тебе понятен, я надеюсь?

– Определенно есть вещи, которые я бы хотел вырвать с корнем, сир.

– Не вещи. – Наконец-то король посмотрел на него. – Ты хотел сказать люди, мальчик.

Насколько Джордан помнил, улыбался он почти всегда. Улыбка гуляла по губам, окаймленным аккуратной черной бородкой, скрывалась в морщинках над скулами, и пряталась в глазах, не оставляя короля Маркуса даже в самые серьезные моменты. Джордан, знающий его очень хорошо, привык к этой улыбке – к тому, что она может означать что угодно.

– Людей проще ломать, чем вырывать. – Ответил он.

– Частности, Джордан, частности. Человека, сказавшего это, звали Экклезиаст, и он жил тысячи лет назад. Или, возможно, его просто выдумали проповедники, что никак не лишает смысла его слова. Иметь все – это то же самое, что не иметь ничего.

– Большинство людей никогда не узнает этого, сир.

– Полагаешь?

– Да, сир. Они умрут, пытаясь получить все.