Дорога на Астапово [путевой роман]

Раскачиваясь на своем сиденье, я задремал и отчего-то вспомнил другой автобус, что вёз меня мимо кладбища таких же, как он, только уже брошенных автобусов с наполовину вырезанными бортами, без колёс и стёкол. Крыши их отдельно лежали на земле, повсюду были остовы, как скелеты падшего скота.

То была совсем другая страна, где посреди столицы на стенах кафедрального собора вместо химер у ног святых бесновались муравьеды, черепахи и обезьяны. Статуя покровительницы города летела над городом во вполне церетелиевском духе. Она махала дюралевыми крыльями и, как девочка, стояла на земном шаре, схватившись за бок, будто у неё начался приступ аппендицита. При этом в руках у неё была цепочка, на другом конце которой топорщился ручной дракон.

Пахнет там горелыми бананами, и морские свинки в той местности подаются к праздничному столу, имея странный горелый вкус.

Я ехал мимо русских автобаз, где копошились рабочие неясных национальностей, заброшенных заводов и фабрик и безжизненных серых домов, вспоминая какую-то чушь, мусор в голове путешественника — чужой стандарт в 127 вольт, что возвращал меня в детство, унитазы с боковыми дырками, из которых хитрым образом вырывалась вода, закручивалась и пропадала — Кориолис хитрым образом являлся нам в унитазе. Какой-то забытый Богом человек говорил мне радостно, что нет тут баллистической экспертизы, стреляй в кого хочешь. День, равный ночи, отсутствие времён года, месяц, висящий на небе лодочкой, и плосконосые индейцы кечуа.

И совсем я проваливался в сон, уносился туда, где гремела вода и длинная долблёная лодка шла в мутных пузырях, только и цепляясь за голос Краеведа, что увещевал:

— Движение узорочья — от Костромы к Ярославлю.

А мимо меня мелькали поля странной геометрии, и всё потому, что снопы теперь делает специальная машина. Стога имели непривычную прошлую форму, стали похожи на груды цилиндров.

Так мы попали в город Богородицк, что был прекрасен. Он был прекрасен не только великой своей историей, но и мелкими её деталями.

Иван Петрович Белкин, написав все свои повести, организовал тут санаторий «Красный шахтёр», скончался и похоронен в саду, разбитом ещё русским рукодельником Болотовым.

Город этот — часть Петербурга, вынутая из северной столицы вместе с первым Бобринским и аккуратно перенесённая, со всей приличествующей геометрией, в сердце России, среди лесов и полей.

Город пяти лучей, расходящихся от смотровой площадки на крыше дворца к окраинам.

Но дело не только в этом.

Это точка соединения цивилизаций.

Нам указали гостиницу со смешным названием «Берёзка». Не берёзка было ей имя, оказалось, что теперь она значится «У Махмуда». Но и не «У Махмуда» должен был зваться постоялый двор на самом деле, а, скажем, «Сияющий Кавказ». Это всё неважно. Первым делом я увидел объявление, что комната для молитв за углом по коридору, и понял, что время «Берёзки» безвозвратно прошло.

И то верно — в гостинице жили дальнобойщики неясных, странных восточных национальностей.

Иногда угадаешь человека из той общей страны, в которой вы родились, а вот чаще — нет.

Теперь всё смешалось, и по-другому пролегли границы.

Долго я смотрел из окна, как они совершают свой удивительный танец, особый балет, разворачивая фуры так, чтобы они встали спинами, торец к торцу, чтобы невозможно было ночью открыть двери.

Грохотали дизеля, и тяжёлые грузовики выписывали удивительные траектории по чёрному ночному двору.

Водители были нетрезвы, наглядно демонстрируя, что Коран запрещает пить сок перебродившего винограда, а вот про сок ректификационной колонны там ничего не сказано.

Там, на постоялом дворе, меня не первый раз посетила странная мысль: путешествие и отчёт о нём всегда связаны с деньгами. В чужих дорожных записках нет ничего более интимного, более выворачивающего личные тайны и точно указывающего время, чем денежные суммы. Это шифры чужого быта, тайные записи жизненных правил. Путешественник вряд ли дерётся на шпагах каждый день, но каждый день текут через его путь финансовые потоки, ручейки и струйки.

Даже когда Хлестаков сидит голодный в гостинице, деньги, отсутствующе у него, минус-деньги, складываются и вычитаются.

Щёлкают невидимые счёты.