Дорога на космодром

Исаев оформил «бегунок» (документ, официально именуемый обходным листом), удостоверил многочисленными подписями самых разных лиц, от начальника радиоузла и технического архива до коменданта гостиницы, отсутствие тех или иных долгов, приобрел железнодорожный билет и двинулся в Москву. По дороге остановка в Магнитке («страшно мне хочется посмотреть, что из нее сделали!»). После возвращения в Москву — отдых, путешествие по Кавказу, а на обратном пути — визит в Горловку. Исаева интересует, что произошло © Донбассе за несколько лет, минувших после его студенческой практики. Исаев как бы проверяет правильность решений недавнего прошлого в преддверии выбора, который предстоит в недалеком будущем.

Широта интересов, темперамент не раз побуждали Исаева к перемене мест. Он стремился испытать себя в самых неожиданных ролях, в непохожих друг на друга делах, умудряясь за дни сделать то, с чем другие едва справлялись за месяцы. Пройденное всегда казалось скучным. Трудное, а то и просто неразрешимое, напротив заставляло мобилизоваться, напрягаться, вызывало озарения, высокий полет мысли. Отсюда бесконечные кочевья, поиски все новых и но-вых задач, которые формировали его как инженера. Через несколько лет бесконечные переезды с места на место надоели. Исаев начал мечтать о деле, которое, обновляясь по собственной природе, каждый день приносило бы что-то интересное, неожиданное. Именно таким делом, увлекательным, волнующим, и представилась ему стремительно развивавшаяся авиация.

Исаев все чаще возвращается к мысли о крыльях. Дилемма — Арктика с ее полярными шахтами или московский машиностроительный (то бишь авиационный) завод — выглядит в глазах Алексея Михайловича все более острой.

Нет, совсем не проста эта дилемма. Поездка в Арктику сулит открытие неведомого мира, но мир, который можно открыть в Москве, не менее интересен.

«Я не могу сидеть, — читаем мы в одном из писем Исаева. — Точно меня кто-то травит! Что может меня остановить? Мягкая женская рука, которая ляжет мне на плечо? Вряд ли! Женская рука может со мной делать что угодно, но только короткое время. Меня бы остановило дело, работа, обязательно очень большая».

Однажды бессонной ночью в мае 1934 года (и у молодых людей случается бессонница) Исаев занялся переборкой архива, предаваясь воспоминаниям и размышлениям.

«Я просматриваю свой архив, — писал он Юрию Крымову. — Передо мной прошла наша жизнь. Маленькие клочки бумаги — письма, заявления, записки — восклицали, плакали, кричали и предавались отчаянию… И я понял, что это была за жизнь!..

Жизнь — это обеф. Заваленный делами биржевик за бумагами не замечает, что он ест прекрасные изысканные блюда. Я ел кашу, но я отдавался ей и чувствовал ее вкус.

Ты помнишь, как мы шли по крымской степи и, когда взобрались на возвышенность, перед налги, как в сказке, предстали глубокие темно-синие заливы, желтые остроконечные сопки и черный корявый профиль Кара-Дага?

Это был дивный мир, который звал нас на неизведанные наслаждения. Нам было по 20 лет, и мы прощались с тем, что осталось уже за спиной, мы устремлялись туда, за горизонт, и путь, открывшийся нам, казался прекрасным.

Он и сейчас такой, этот путь…

Передо мной развернулась, друг мой, в куче старых конвертов, прекрасная панорама. Нет места сожалениям! Мы жили, живем, и еще много конвертов прибавится к этой кучке, которая сейчас кричит с моего стола. Кричит! Она громогласно говорит, что мы жили с тобой насыщенно, полно. В двадцать седьмом, двадцать восьмом, тридцать третьем году мы любили, творили, горевали и радовались. И будем еще. Будем.

А. Исаев». Внешне лето 1934 года — наиболее спокойный период бурной молодости Исаева. Он живет в Москве у родителей, отдыхая от трудного быта новостроек, уезжает в туристскую поездку по Кавказу. Ни забот, ни волнений! Исаеву ясно — инженерный багаж, добранный им за эти несколько лет, велик, после богатейшей, а главное, разностороннейшей практики он готов к любой серьезной работе. Пора определяться, пора, наконец, сделать выбор, причем уже безошибочный. Удастся ли это?

Неизменно сопутствовавшим ему чувством юмора Исаев маскировал свое беспокойство:

«Кроме тебя (конечно, неизмеримо меньше, но все-таки), — писал он одной из своих приятельниц, — меня привлекает авиация…Я ведь прирожденный авиастроитель, это я почувствовал еще в чреве матери. Завтра пойду в ГУ АП и поговорю».

Глава вторая КРЫЛЬЯ

9. Трудный барьер

Шагнуть в авиацию оказалось непросто. Горный инженер, собравшийся строить крылатые машины, казался кадровикам по меньшей мере личностью несерьезной, непривлекательной:

— У нас, товарищ, не учебное заведение!

Выслушав это не единожды, Исаев ринулся напролом.

«Уважаемый товарищ директор, — читаем мы в черновике его письма на авиационный завод, — обстоятельства вынуждают меня обратиться непосредственно к Вам с просьбой дать мне возможность работать по самолетостроению.