Дорога на Мачу-Пикчу

— А заявился он сюда с генералами, сразу пять человек, пять! — дядюшка Кро продемонстрировал мне когтистую лапу с пятью соединенными перепонками пальцами. — На берегу толпа, не продохнуть, здесь единственное место, где я могу остаться наедине с собой, так этот тип повадился водить сюда экскурсии!.. — дав волю брюзжанию, заметил крокодил, но тут же вернулся к своему повествованию: — Четверо в форме с большими звездами на погонах, наверное, прямо с важного совещания, один только старик в штатском. Всегда молчаливый, на этот раз он был какой-то даже скорбный, по крайней мере мне так показалось…

Будешь тут скорбным, подумал я, и печальным тоже будешь, зная заранее, что пикничок закончится портретами в черных рамках.

— Накрыли поляну, расставили бутылки, расселись на песочке, — продолжал аллигатор, показывая движением головы на то место, где все происходило. — Дядя твой генералам не то, чтобы прислуживал, а как бы был за хозяина. Делал все спокойно, без суеты, с большим достоинством. А эти, в погонах, все оглядывались по сторонам и между собой перешептывались. Знали, видно, куда попали. Туман стелился над Летой, того берега было не разглядеть, но и без него впечатление на них пейзаж произвел угнетающее. Погрустнели ребятишки в лампасах, попритихли, и разговор, чувствуется, не вяжется. Выпили по рюмке, пропустили еще по одной и только тогда немного оживились, начали старика расспрашивать. Он что-то отвечает, рукой показывает, но как-то без энтузиазма, нехотя. А им его объяснений уже вроде бы и не надо, заговорили о своем, о том, зачем приехали.

Я прикинулся бревном, подплыл к берегу и слушаю. Не часто, скажу тебе, увидишь обсуждающих план военного переворота заговорщиков. Дядя твой меня естественно заметил, но виду не подал. Сидел в сторонке, а генералы к этому времени уже распалились, перешли к обсуждению деталей операции. Какие войска задействовать, кто за что будет отвечать. Начали составлять списки, кого арестовать и поставить к стенке, а кто должен исчезнуть навсегда в омутах вод забвения. Спорят, ругаются, делят между собой освободившиеся посты, а старик вертит в пальцах рюмку и на меня поглядывает. Потом обвел взглядом всех четверых, задержался глазами на лице каждого, и выпил один, не чокаясь. Поднялся как бы нехотя с земли, отошел вроде бы по нужде за сарай, а там уж поднялся вверх по склону и растворился в тумане.

В пылу торговли генералы ничего не заметили, не до того им было. Увлекательная это игра: решать судьбу страны и каждого из тех, с кем так долго хотелось свести счеты. Мест освобождалось предостаточно, надо было рассадить по ним друзей и родственников, а дело это деликатное, требует консенсуса. Однако постепенно дошло до них и то, что неплохо было бы вернуться в привычный мир и приступить к выполнению намеченного. Забегали брюхастые, засуетились, принялись искать старика. Мат стоял такой, какого я не слышал со времен Ивана Грозного. Послали младшего по званию вверх по склону, но тот вернулся далеко не сразу и в состоянии близком к помешательству. Нес околесицу про какого-то Зигмунда и про то, что инцест лягушек не имеет лично к нему никакого отношения. Кричал, что его оболгали, плакал о загубленной молодости, короче, слетел с катушек.

Поиски продолжили, но, мало по малу, всем четверым с судьбой своей пришлось смириться. Тогда-то и оказалось, что перед лицом неизбежного даже в зажравшихся держимордах просыпается нечто человеческое. Начали вспоминать свою жизнь, кого покалечили, кого обидели, стали каяться в грехах и даже кичиться глубиной собственного уничижения. Самый старший из них особенно старался, рассказал, что всю жизнь его преследовала память об одном солдатике. Дело происходило в уездном городишке, когда он ходил еще в майорах. Дочка тогда была маленькая и часто просила: пап, пусть слоники побегают! Лето стояло на редкость жаркое, они устраивались у окна, а батальону он приказывал совершить марш — бросок по плацу. В противогазах. Так вот как-то раз один слоник не добежал…

Генеральская гордыня взыграла, когда к берегу причалила посудина Харона. Ссылаясь на заслуги и звания, все четверо потребовали организовать на другой берег Леты спецрейс, но перевозчик отказался и им ничего не оставалось, как смиренно присоединиться к сидевшим по бортам лодки страдальцам. У порога преисподней, как в бане, все равны и нет разницы носишь ты на погоне большие звезды или побираешься по электричкам на костылях…

Дядюшка Кро зевнул во всю глотку и тоном, каким завершают сказку народные сказительницы, сообщил:

— Так вот, друг мой Глебаня, все и закончилось! Кому, как не старику, было знать, во что выливаются такие авантюры, он за это знание заплатил не только жизнью, но и единственной любовью. Можно только предположить, как умножились бы страдания народа и сколько пролилось невинной кровушки, доберись генералы до власти. Такой поступок требует большой мудрости и заслуживает уважения! Вот и получается, что история вовсе не наука, а искусство использовать гнилую человеческую сущность в благородных целях…