Дорога на плаху

— Я убеждена — это преступление! — резко сказала Леля, внося в гостиную на подносе чашки с дымящимся кофе. — Мальчик никогда ничем не болел и вдруг такое!

— Заметь, Петраков, студент, почти отличник.

Борис, не спеша, взял предложенную чашку с кофе и стал задумчиво прихлебывать напиток, что не ускользнуло от пристального внимания хозяев.

— Вы знаете своих недругов? — Борис отставил чашку, прямо и жестко глядя на Илюшина.

Их оказалось немало. Но никто из них не имел контактов с сыном.

— Не забывайте, что внедриться могли через студенческое окружение, — предупредил Борис, — с пищей, с водой могли дозировать препарат, приведший к ослаблению сердечной деятельности. На шантаж, с целью выкачки из родителей денег, это не похоже, иначе бы при первом недомогании сына предъявили претензии, а вот на месть смахивает очень даже сильно. Есть такие на подозрении?

— Да-да! — торопливо вскричала хозяйка, и ее черные глаза заполыхали гневом, — это Кошельков, инженер Кошельков. Виктор с ним последнее время только и общался.

— Поясните? — попросил Борис, и устроился в кресле поудобнее, готовясь слушать длинное повествование.

— Четыре года назад я сбил автомашиной выскочившего на проезжую часть подростка. Мальчик остался жив, но покалечился. Суд признал меня невиновным, правда, принимая во внимание мою состоятельность, обязал выплатить компенсацию за лечение, что и было сделано.

— Кошельков с решением суда не согласился, передал на пересуд. Это дальнейшая нервотрепка, — добавила жена.

Николай Илюшин раздраженно налил себе рюмку водки, выпил.

— Через адвоката я попытался вразумить отца мальчика, и чтобы он больше нас не дергал, добровольно стал выплачивать хорошее денежное пособие. Обещал до его совершеннолетия. И выполнил.

— Кошельков от пособия не отказался, продолжал судиться со злой остервенелостью, но все безрезультатно, — со слезами на глазах, дополнила мужа Леля. — Он не скрывал к нам ненависти, желал нашему Вите такую же участь, что и его Андрею, хотя на наши средства ортопеды почти устранили мальчику хромоту обеих ног.

— Наш сын был в курсе событий, часто навешал Андрея в клинике, дома, на даче. Они были ровесниками, между ними завязалась дружба. Кошельков, видимо, осознал свое неверное отношение к нам, особенно к Вите, стал приветствовать дружбу мальчишек. Даже став студентом, Витя часто бывал у Кошельковых на даче, где, по словам сына, инженер создал настоящий научно-испытательный цех.

— Вы были против этой дружбы?

— Нельзя сказать, что бы против, но не одобряли, — холодно ответил Илюшин. — Я могу быть жестким в бизнесе, он сюсюканья не любит, но всегда по-доброму относился к пацанам. Это же тесто: можно вылепить любую фигуру, я стремился к доброте. Но я не видел этого со стороны Кошелькова.

— Отец даже запрещал мальчишкам общаться. Но где там, сын считал своим долгом дружбу с пострадавшим, скрашивая своим присутствием досуг калеки. Потом его потянуло к железякам Кошелькова. Тот вел там какие-то испытания. — Хозяйка явно показывала сожаление, что не может точно сказать, чем занимается злой и черствый Кошельков, чем мог заинтересовать студента политехнического института, что тот пропадал с другом на сомнительной даче?

— Он что, изобретатель?

— Вроде того.

— Любопытно взглянуть.

— Могу организовать экскурсию, — энергично предложил Илюшин.

— Нет-нет, — торопливо отказался Борис от услуги, — если понадобится, я сам навещу его. Вам не стоит ничего предпринимать. Дайте адрес дачи Кошелькова. Хорошо. Теперь я не откажусь от горячительного.

Что он мог обнаружить на даче, Борис не представлял. Подпольное производство наркотиков? Но Виктор Илюшин не был замечен в употреблении наркотиков. Любопытство могло вызвать у студента-технаря какие-нибудь инженерные испытания, в которых Петраков ничего не понимал. Словом, пока ничего не ясно. Чтобы как-то приоткрыть шторку, Борис поехал взглянуть на дачу, копнуть поглубже в загадочном цехе. Он рисковал быть замеченным: в зимнее безлюдье каждый человек, появляющийся в дачном поселке, приметен. Сторож мимо глаз не пропустит, потому Борис не торопился, ждал вечера. Пасмурный февральский день отряхивал на землю с туч хлопья снега, и они ложились на землю мягко и бесшумно, обновляя дорожки, а сыщик не хотел быть замеченным.

Сумерки быстро сгущались, Петраков перемахнул высокую калитку и увидел перед собой длинное строение, похожее на приземистый барак, весь участок был обнесен глухим тесовым забором. Борис осмотрелся. Никого, тихо. Скользнул к широкой входной двери барака, запертую на внутренний замок. Повозившись, с трудом отпер его и, освещая фонарем пол, прошел в помещение, которое было заставлено стеллажами, какими-то приборами, станками. Пахло мазутом и еще чем-то неизвестным, приторным, как в застоявшихся госпитальных покоях, где много людей, бинтов, крови и долго немытых тел.