Дорога на плаху

— Не могу, не велит он никому постороннему адреса раздавать. Мало ли сейчас лихих людей развелось. На что он вам понадобился? — подозрительно уже посмотрела мать на Бориса.

— Меня интересуют, какие отношения у вашего сына в дальнейшем сложились с его школьной подругой Лидой Савиновой.

— Зачем вам эта потаскушка? Столько лет прошло! Через нее у Игоря неприятности пошли, да, слава Богу, отвязалась от него.

— Давайте не будем сейчас винить кого-то одного, дело действительно прошлое. Но нам известно, что Игорь сломал свою спортивную карьеру в армии на любовной почве. Если бы он соблюдал воинскую дисциплину, то не оказался в пьяной компании с девушками, не сбил бы пешехода. Вы согласны?

— Мели Емеля, твоя неделя, — зло сказала мать. — Кто там был прав, кто виноват — поди разбери.

— Откровенно говоря, меня тот случай меньше всего интересует, хотя характер вашего сына вырисовывается с некрасивой стороны. Меня интересуют: были ли дальнейшие контакты Игоря с Савиновой?

— Откуда мне знать, я ее за юбку не держала.

— Что вам известно о сыне Савиновой и Игоря, которого она родила осенью в год окончания школы. Мальчик хоть и незаконнорожденный, но ваш внук.

— Ничего нам не было известно о Лидке. Сбежала из дому куда глаза глядят. Ребеночек, мы слышали, умер.

— У нас есть иные сведения.

— У кого это у вас? — взъярилась вдруг старушка.

— Я же вам представился: следователь уголовного розыска Красноярска.

— Батюшки, а я, старая дура, распинаюсь тут про Игорька. Что там натворила Лидка?

— Савинова убита, мы восстанавливаем все ее связи. Так вот, у нас есть мнение, что в Ачинске вашего внука усыновила одна бездетная семья, очень состоятельная. Вы что-нибудь слышали?

— Поверьте, ничего, — тусклым голосом ответила мать. — Но при чем тут Игорь?

— Вот я и выясняю. Скажите, где ваш сын отбывал срок наказания?

— На БАМе, на химии, — старушка была подавлена.

— После освобождения он вернулся домой?

— Нет, он уехал в Ташкент к дяде Саиду. Там окончил институт торговли. Дядя помог ему стать большим начальником и уважаемым человеком. Игорь, как известно, выдвинул свою кандидатуру в депутаты Законодательного собрания. Вот во вчерашней газете о нем написано.

— Да, я читал, — спокойно сказал Борис, убеждаясь, что кандидат в депутаты и сын этой женщины одно и то же лицо, а не однофамилец.

— Так что ж вы роете прошлое? Мешаете человеку спокойно жить?

— Если человек сам не дает повода, никто рыться в прошлом не станет, — с достоинством ответил Борис. — Спасибо за беседу, до свидания.

— Скатертью дорога, — недружелюбно ответила мать, провожая недобрым взглядом Бориса Петракова.

VI

Красноярск. Сентябрь 1996 г.

Евгения Кузнецова постоянно боялась за своего будущего малыша. Она стала вдруг пугливой и впечатлительной, вздрагивала, когда в гостиной раздавался голос телеведущей программы «Вести» и сообщалось о разбившемся самолете, катастрофе пассажирского автобуса, о трагедии в шахте. Она не могла без содрогания слушать о тех несчастных изувеченных людях, которым выпало на долю это лихо, представляла горе их близких. Евгения не могла слышать о тех беднягах детях, что от рождения были немы и глухи, умственно неполноценны, не хотела знать об их жалком существовании в нищих приютах и пансионатах. Она понимала, как тяжело быть в шкуре такой матери, но, слава Богу, это происходит не с ней, не с ее родными, не с ее семьей, и она, разумеется, не могла до конца прочувствовать то или иное горе, случающееся далеко или близко от нее.

И вот теперь горе, казалось, со всей планеты, поселилось в ее доме: сын, которого она так ждала, с таким трудом вынашивала, в муках родила, растет уродом. И чем он становится старше, тем отчетливее проявляются его физические недостатки. Правая ножка у него короче левой, пальчиков на ней только три. Голова неимоверно крупная, едва держится на дистрофической шее, нос и глаза перекошены, нижняя губа рассечена. Мальчику несколько месяцев, а он не издает ни звука, лишь изредка из него вырывается шипящий свист.

Что явилось причиной уродства? Женя смотрела на сына, и глаза застилали слезы. Она беззвучно плакала, роняя тяжелые слезы на спеленатого младенца, и боязливо утирала их, когда домой возвращался муж, резко изменивший свое отношение к ней после рождения сына.

Придя с работы, он целые вечера то просиживал в гостиной, опустившись в глубокое кресло, угрюмо молчал, отказывался ужинать, то пускался в крикливые поиски причин неудавшегося отцовства и семейного счастья. И что более всего обидно — не жалел Женю, а косвенно обвинял ее в уродстве сына.

— Не ты ли виновата в уродстве нашего сына?

— С чего ты взял, Толя?

— Ты что не видишь, сколько во мне силы и здоровья?